Победитель

А Ерет и впрямь с того самого дня, когда на крыше собора взмолился, чтобы Победоносец не отбирал у него возлюбленную, в своих беседах с Марком старался не выходить за пределы служебной надобности. Марк, которому полюбился этот молодой, пылкий смельчак, с болью переживал это отчуждение, время от времени старался вовлечь его в живую беседу, но не удавалось. На вопросы Ерет отвечал кратко и уважительно, приказы исполнял без проволочек, но никогда не улыбался и никогда не шел на разговоры о чем бы то ни было не касающемся войны с шернами.

В конце концов Марк сдался. В течение нескольких долгих лунных дней, а по земному счету — больше полугода, они все время были рука об руку, встречались чуть ли не раз в два часа, вместе устраивали мастерские по изготовлению огненного боя, вместе подбирали умельцев, вместе обучали стрелков, и Победоносец должен был согласиться, что мечтать не приходилось о лучшем помощнике, чем этот сметливый и преданный делу человек. Но непреодолимо чуждый и с каждым днем все более далекий.

Нынче шли последние учения перед походом. Сидя на паперти, Марк не без удовольствия наблюдал за удивительной меткостью стрелков, которые почти без промаха стреляли пулями по глиняным тарелочкам, как вдруг перед ним появился Ерет.

— Победоносец, все готово, — сказал Ерет. — Если тебе впору, можем выступить нынче, как только зайдет солнце и море покроется прочным льдом.

— Добро! — ответил Марк, невольно впадая в немногословность, которую Ерет установил для их бесед.

Не сказав больше ни слова, коновод лунной молодежи продолжил путь к берегу, где в ожидании ночного льда стояли в ряд буера, но, сделав несколько шагов, внезапно обернулся:

— Ты звал меня, владыка, или мне показалось?

— Нет, тебе показалось.

Ерет направился было дальше, но тут Марк и впрямь окликнул его:

— Постой-ка, Ерет, давай поговорим.

Встал и двинулся вдогонку парню, который мгновенно остановился в сосредоточенном ожидании приказа или вопроса. Но Победоносец не приказал, не спросил, а всего-навсего, подойдя, сел на камень, — такой он завел обычай разговаривать с малорослыми лунными людьми, — взял Ерета за руку и долгим, ясным, грустным взглядом посмотрел ему в глаза. Ерет выдержал этот взгляд спокойно, только брови сошлись в две жесткие дуги, разделенные глубокой морщинкой.

— Ерет, с тех пор как я оказался здесь, — начал Марк, помолчав, — лишь троих людей я встретил, с которыми хотел бы дружить. Один из них, старик Крохабенна, куда-то запропал, едва мы познакомились, второй — это ты…

Марк примолк, словно подыскивая нужные слова.

Ерет быстро вскинул взгляд, у него зашевелились губы, и, хотя вслух он не произнес ни слова, Марк понял это движение губ, означавшее: «Владыка, а третья — это Ихазель».

— Ихазель, вот именно, — подхватил Марк, словно сказано было вслух.

Молодой воин невольно отшатнулся:

— Владыка, а зачем говорить о том, что и так в полнейшем порядке?

— Разве?

— Да, Победоносец. Ихазель служит тебе точно так же, как и я, как должны служить все люди на Луне.

— Но ты из-за нее в обиде на меня. Тебе кажется, что я ее у тебя отбираю.

— Владыка, чего ты от меня хочешь?

Вопрос прозвучал с такой внезапностью и прямотой, что Марк не нашелся с ответом. Действительно, а чего он хочет, чего еще ждет от человека, у которого, сам того не желая и не рассчитывая, отнял самое любимое? Жалостное зрелище — заискивание перед тем, кого обидел, и Марка охватила злость при мысли о собственном унижении в глазах Ерета. Он нахмурился и собрался было отдать какой-нибудь приказ, властный, краткий, не подлежащий обсуждению, лишь бы покончить с ложным положением, четко обозначить, кто он, Марк, и кто Ерет, но вдруг Ерет продолжил странно изменившимся голосом, такого Победоносец из уст помощника еще не слышал:

— А обида — что толку обижаться на судьбу? И не я установил людям запрет служить двум господам. Кто отдался высшему служению, тот для мирского потерян. — Примолк, помолчал и добавил: — Иное дело, если бы ты, владыка, был человеком…

— А кто же я, по-твоему? — безотчетно спросил Марк, поскольку Ерет не договорил.

— Ты бог, Победоносец.

И прежде чем Марк, ошеломленный этим от веку всеподавляющим словом, успел возразить, откреститься, Ерет оказался дальним темным подвижным пятнышком на желтом песке взморья возле буеров и людей, хлопотливо занятых последними приготовлениями к походу в самое сердце ужасной и неведомой страны шернов.