Победитель драконов. Дилогия (СИ)

Беда в том, что с Олешеком им не так давно пришлось расстаться. Вскоре после схватки у безымянной пещеры ^[4], где поднятый волшебством неживой навьи дракон (умерший, по всей видимости, очень давно) изничтожил стаю горных великанов, перед обессиленным и потрясенным гибелью зеленокожей красавицы Годимиром предстал отряд ошмянских стражников во главе с паном каштеляном…

Они появились на рассвете, вместе с первыми тяжелыми дождевыми каплями.

Десяток, не больше, верховых. Черные суркотты ^[5]с вышитыми на груди желтыми трилистниками, на головах шишаки ^[6]. Впереди на толстоногом коне с длинной, заплетенной в косички гривой и достигавшей едва ли не храпа челкой, ехал высокий пан, с трудом разместивший огромный живот на передней луке. На мохнатой шапке красовались три фазаньих пера. Рыжеватые с сединой усы топорщились под носом, словно свиная щетина, а кончики их нависали над уголками рта.

Пан Божидар герба Молотило, каштелян королевского замка в Ошмянах, грузно спрыгнул с коня, бросил поводья носатому, узколицему оруженосцу.

Ливень хлестал по обезглавленной туше дракона, которая, подаваясь напору упругих струй, сминалась, усыхала, словно скомканный лист пергамента. Будто удар, нанесенный Годимиром, лишил ожившее чудовище не только головы, но и всех костей в одночасье.

Годимир переступил с ноги на ногу, притопнул, разминая затекшие колени.

— Ты таки убил его, пан рыцарь! Не зря я в тебя верил, не зря! — восхищенно воскликнул Божидар. И тут же сменил восторженный тон на деловитый. — Где сокровища?

— Какие? — опешил словинец.

— А такие! Драконы завсегда золото и каменья драгоценные собирают! Или скажешь, что уговор наш забыл, драконоборец?

— И что… — Годимир пожал плечами.

— Так веди! Эх, гляжу на тебя, и сомнения меня терзают. Половины для тебя, пан Годимир, многовато будет. Ясное дело, нашедшему пещеру и дракона завалившему, доля полагается, но уж не больше десятой части. А остальное сокровище, не обессудь, в Ошмяны поедет. — Пан Божидар говорил нарочито бодро.

— Куда вести? Куда поедет?

— Ты что, парень, умом тут тронулся? — загремел Божидар уже рассерженно. Каштелян еще раз посмотрел на дракона, изуродованные тела людоедов. Прибавил твердо: — Хотя не мудрено… Где логово-то? Скажи.

— Там, — махнул рукой Годимир.

Не тратя больше слов, ошмянский каштелян свистнул своим людям и скрылся в черном лазе пещеры.

На сидевшую у шипящего костра и настороженно вскинувшую голову королевну он даже не посмотрел. Словно и знать не знал, и ведать не ведал…

И вот тут-то ливень хлынул, как из ведра. Вымочил людей до нитки, смыл пролитую кровь, пригнул верхушки молодых елей. Да и стоило ли ждать иного в лето шестьсот восемьдесят четвертое со Дня рождения Господа нашего? Воистину неудачный год. Удивительно будет, если не ознаменуется он мором, гладом и войной великою…

Годимир смахнул ладонью капли с бровей и усов. Огляделся по сторонам.

— Эк тебя, пан рыцарь, стало быть, жизнь придавила, — сочувственно проговорил пожилой стражник. Из-под козырька шлема участливо глянули блеклые глаза. — Видеть больно…

— Что? — заморгал словинец.

— Обулся бы ты, пан рыцарь… — Сердобольный стражник махнул рукой и пошел следом за паном Божидаром, распорядившись перед этим коней не расседлывать.

И тут только Годимир почувствовал, как впилась в босую пятку гранитная крошка. Да и зябко к тому же…

Поискал глазами сапог.

Он нашелся неподалеку. Рядом с бессильно разжавшейся кистью поверженного людоеда.

Рыцарь наклонился, взялся пальцами за голенище.

Резкий голос привлек его внимание:

— Э-э-э, нет. Сиди, душа воровская! — Двое стражников схватили за плечи рванувшегося было с места Олешека. Толкнули обратно. — Тоже мне, музыкант выискался!

Олешек обреченно опустил голову. Прижал к груди цистру ^[7].

Годимир хотел броситься на помощь, но подумал, что будет выглядеть просто нелепо в одном сапоге. Сел и принялся совать ступню в голенище. Как назло, озябшая нога не слушалась и отказывалась шевелиться.

Ярош, сидевший тут же рядом, приподнялся будто бы нехотя. Напоказ зевнул. Шагнул было в сторону.

Плечистый стражник, выделявшийся среди прочих мясистым, испещренным красноватыми прожилками носом, толкнул его обратно:

— Куда собрался? Кто таков будешь?

— Дык… это… пан благородный, помилосердствуйте… — гнусаво затянул разбойник. — Проводник я… это… ну… дык…

— Да что ты «раздыкался», в самом-то деле! Толком говори, кто таков? Чей кметь будешь?

— Дык… того… панове… Из Гнилушек я… Местный, значится…

— Сиди! Пан Божидар разберется! Он таких кренделей верченых насквозь видит!

Ярош покорно уселся, пожимая плечами. Вся его фигура так и дышала смирением и любовью к ошмянской короне.

Решив, что внимание ошмяничей перенеслось на Бирюка, Олешек попытался юркнуть по щебенистой осыпи вниз, к ельнику, но ближайший стражник — темноусый, широколицый — сгреб поэта за шиворот ветхого зипуна. И, похоже, не затратил на это ни малейших усилий.

Словинец поискал глазами королевну.

Что ж она не приструнит своих зарвавшихся слуг?