Победитель, или В плену любви

С пылким напряжением он смотрел за тем, как она открывала пенал, и расслабился только, когда ее пальцы сжались, и она притянула сверток к себе. Теперь его глаза снова сузились.

— Никаких сказок, — сказал он. — Только правду.

Ее радость от трогательного подарка, дюжины писчих перьев, отразилась и на его лице, когда она поставила перед ним тарелку супа, налитого, из котелка, с куском черного хлеба — пищу ристалища и боевого лагеря.

Флориан сморщил нос и отказался от супа, уверенно покачав головой, и довольствовался куском грубого хлеба, намазанного медом, и маленькой чашкой фруктового отвара.

— Иоанн знает? — спросил Александр немного погодя, после того как развлек Флориана, поиграв с ним, и, наконец, отнес его в постель, совсем сонного.

— О чем? — Манди вылила остатки вина в кубок Александра, и щеки ее слегка покраснели.

Похлебка и вино, вечер и огонь разбудили волнующие воспоминания, горько-сладкие и опасные. Возможно, ей стоило приготовить более официальное блюдо.

— Он знает, что отец Флориана — рыцарь, но не знает, кто именно; он, в общем-то, и не искал больше сведений.

Она поставила кувшин на стол и нахмурилась, подбирая слова, чтобы он правильно понял ее.

— Иоанн по природе своей подозрителен, он думает, что каждый хочет воткнуть нож ему в спину. Ему также нужно быть в центре внимания, быть единственной важной персоной, и, если он не может заставить свое окружение любить себя, он заставляет повиноваться посредством страха.

Она посмотрела на Александра, сидящего по другую сторону стола: ее серые глаза были мрачны.

— Он не захочет слышать о тебе ничего хорошего и охотно признает россказни, пятнающие твою репутацию. Уже одна только весть о том, что у меня с визитом побывал мужчина, серьезно испортит ему настроение.

Ее взгляд метнулся на Урсулу, которая тихо убирала на заднем плане.

Александр поднял кубок и покрутил в пальцах, глядя на темное вино. Затем искоса глянул на Урсулу и спросил тихо:

— И ты будешь его успокаивать?

— Ну конечно!

Его губы скривила улыбка.

— Никогда не представлял тебя марионеткой в руках мужчины.

— А я не марионетка. — Румянец ее стал еще более густым. — Я уступаю ему по своей воле. Как я уже говорила, это лишь маленькая цена за то, что я получаю взамен.

— Значит, ты рада платить; так кто же я такой, чтобы вмешиваться? — сказал он с жестом отказа от своей мысли, но в тоне его звучал сарказм. — Очевидно, моя цена была не слишком высокой.

Она сжала кулаки и почувствовала боль от золотых колец на пальцах, говорящих о плате Иоанна. С усилием она сохранила самообладание и, держа себя в руках, жестко выдавила:

— Я не хочу ссориться!

С тихим стуком он опустил свой кубок на стол и шумно выдохнул.

— Я тоже, — сказал он. — И, кроме того, именно я сказал, что необходима правда, а не сказки. Когда я спросил, знает ли Иоанн, я не имел в виду время, которое мы провели вместе на ристалище, и нашего ребенка.

— Тогда что же?

— Мне интересно, сказала ли ты ему, кто ты на самом деле. Что твой дед — Томас Стаффорд?

— Боже мой, нет! — На этот раз она не отступила. — Это значило бы дать зажженный факел шкодливому ребенку. Я ничего не говорила ему о своем прошлом, кроме того что мои родители путешествовали по турнирам.

Он согласно кивнул.

— Как внучку Стаффорда многие бароны были бы рады видеть тебя женой своих сыновей. Известно, что Иоанн недолго хранит верность. Когда он узнает, он может хорошо продать тебя тому, кто даст больше всех, — возможно, твоему собственному дедушке, ведь теперь ты его единственная наследница.

Манди бросила на него удивленный взгляд.

— У дедушки есть сын, я точно знаю, что есть.

— Уже нет. Жерве умер бездетным две зимы назад. У твоего дедушки нет ближайшего наследника, и я знаю, что он хочет найти тебя.

Он рассказал ей о своем визите к Стаффорду после ее исчезновения и о своем разговоре с больным Жерве Фитц-Парнеллом в Чепстоу.

— Ты стала призом, Манди, — серьезно сказал он, — редким призом, наследницей, которой ты мечтала стать.

Манди наполняло лишь недоверие к его словам.

Она взяла кубок и прислонила к губам, но вкус вина, сладкий и пряный на языке, не приносил облегчения.

— Мне надо было остаться в Лаву, — холодно сказала она.

Тишина нарушалась только треском поленьев в очаге и каплями дождя в ставни.

— Я рад, что ты там не осталась, — через какое-то время сказал Александр. — Возможно, я никогда бы не увидел тебя опять, нашего сына… и это бы меня все так же волновало.

— Ты не можешь претендовать на него, — сказала она в панике.

— Официально — нет… разве что если ты решишься выйти за меня замуж.

Она почувствовала тяжесть в желудке, в легких и сердце и уставилась на него, онемев от шока.

— Но я не попрошу тебя об этом, потому что в последний раз, когда я это сделал, ты сбежала, как ошпаренная кошка.

Встав, он подошел к ставням и снял крючок.

Внутрь вошла прохладная апрельская ночь, поднимая слои дыма из очага. Свежий воздух наполнил комнату ароматами распускающейся весны.

Александр прислонился к стене и всмотрелся в ночь, словно мог видеть сквозь нее.