Победитель, или В плену любви

Внимание Александра перешло с Иоанна и женщин на вельмож. Кроме Маршалла, Хьюберта Уолтера Кентерберийского и Уильяма де Броза, также были юстициар, Фитц-Петер, молодой Ранульф Честер и рядом с ним — угрюмая, седовласая фигура Томаса Стаффорда. Он был одет в свою дворцовую одежду — шерстяную одежду до лодыжек рыжевато-красного цвета, с мехом того же оттенка на рукавах и кромке. Привычное угрюмое выражение лица. Александру стало интересно, улыбался он когда-нибудь в своей жизни или нет.

— Да, это Стаффорд, — сказал он, не сумев скрыть враждебность в голосе.

— Если бы он только знал, — продолжал Харви, прищурив глаза, чтобы лучше видеть.

— Он сделал бы Манди заложницей своих амбиций. Он как старый паук, ползающий в паутине. Лучше бы земли Стаффорда в будущем отошли Честеру или Дерби.

— Но она его внучка. Жаль, что они не могут воссоединиться, — сказал Харви. — Я знаю, что он причинил много неприятностей ее родителям, но и они причинили неприятности ему, а теперь он стар.

— Не так стар, чтобы впадать в такой маразм, — парировал Александр. — Зная, как он относился к своему сыну, когда тот был жив, зная, как он разговаривал со мной, когда я заехал в Стаффорд в поисках Манди, очень сомневаюсь, что она получит от их встречи что-либо, кроме неприятностей.

— Но все-таки она — его кровь и плоть.

— Боже мой, Харви, ты говоришь, как священник. Клеменс тоже была его кровью и плотью. Нечто большее, чем гордость, заставило его отречься от нее. Осмелюсь сказать, что даже Иоанн мог бы у него поучиться зловредности.

Харви пожал плечами, принимая его точку зрения, но все же не уступал.

— Никто не может быть только темным, — сказал он. — Где-то ведь должен быть свет?

Рядом с ним Александр тоже стал непреклонным, теперь он смотрел не на собрание знати, а на солдата, которого подозвали по приказу Уильяма де Броза.

— Тогда скажи, где свет в нем? — Он ткнул указательным пальцем.

И вновь Харви прищурился.

Солдат был высок и силен, выше даже самого де Броза, что было редкостью. Перепутать усеянное шрамами лицо ле Буше, его глубоко посаженые глаза, важный вид было просто невозможно.

— Не знаю, но хотя бы проблеск где-то должен быть, — проворчал он; его убежденность вдруг испарилась.

Ле Буше отдал честь своему нанимателю и развернулся, чтобы осуществить то, что было ему приказано. Путь его лежал в направлении Харви и Александра. Наконец его черные глаза остановились на братьях и расширились. Ле Буше задержался на полушаге на секунду, но потом двинулся вперед с удвоенной свирепостью. Сначала казалось, что он собирался промаршировать мимо, но в последний момент остановился и засунул руку в кошелек на ремне.

— Милостыня калеке и недоумку, — сказал он и бросил монетку в рог, прикрепленный к поясу Харви.

Александр сжал кулаки, но сдержал руки, но не слова.

— Сунь ее себе в зад, — парировал он.

Ле Буше одарил их своей злобной усмешкой.

— Тогда до встречи в аду, — ухмыльнулся он и пошел своей дорогой.

— Сукин сын, — прошипел Александр сквозь зубы.

Харви достал из рога монетку.

— Резанная пенни, — сказал он, указывая на скос по краю серебра, который весь был срезан, тем самым делая монету бесполезной. — Фальшивая монета. Я забираю свои слова о свете и тьме назад. — Он бросил монетку за плечо. — Со всех сторон худо.

ГЛАВА 29

— Он нездоров. — Манди положила руку ребенку на лоб и почувствовала жар, обжигающий ладонь.

Мальчику было плохо в течение двух последних дней, и несмотря на то, что ему давали жаропонижающий отвар и читали над ним молитвы, ему стало только хуже, а не лучше.

Иоанн нетерпеливо посматривал на плачущего младенца, явно воспринимая его как препятствие, а не как собственную плоть и кровь.

— Оставь его, — сказал он, пожав плечами. — Дай хоть раз няньке заработать свои деньги. Она ничего не делает, кроме как сидит на своей толстой заднице. — Иоанн повысил голос, чтобы его слышно было даже в кладовке, куда ушла Хильда при его появлении.

Манди тихонько скривилась. Со времени его возвращения из Англии в конце мая она чувствовала, что в нем что-то изменилось. Его плечи укрывала мантия власти, и у него не было времени на прошлые занятия, спасавшие его от скуки, когда он ждал, что станет преемником, и среди них — на нее. Она больше не была желанной, и слухи о других женщинах уже стали фактом.

— Я его мать, я его не оставлю.

Ей понадобилось все ее мужество, чтобы противостоять Иоанну. Она знала, насколько жестоким мог быть его язык, но не могла оставить больного ребенка по прихоти любовника, чтобы присоединиться ко двору.

Иоанн ходил взад и вперед по комнате, дергал плечами от раздражения из-за недостатка пространства, темные глаза его с пренебрежением смотрели на маленькую тунику на стуле, на сушащиеся у огня пеленки, кучу крашеной шерсти в углу с веретеном, лежащим сверху. Домашняя жизнь, которая больше его не интересовала.

— Уйдешь ты или останешься — это ведь ничего не изменит, — сказал он. — Это отродье или поправится, или нет.

— Он твой сын! — закричала она, потрясенная его бессердечностью.