Победитель. Лунная трилогия

— И что ты сегодня скажешь нам, учитель? — повторил Яцек настойчиво.

Старик обратил к нему широко открытые, спокойные глаза.

— Ничего.

— Как это, ничего?

— Все, что я открыл, — это только наблюдение за знакомым над миром с близкого расстояния, из капли воды, из атома или частицы электрона, либо из такой дали, где теряются все различия и особенности и жизнь сливается в одно безбрежное море. Мне нигде не удалось выйти за пределы опыта, я не смог ответить себе на вопрос — зачем? — и поэтому сегодня мне нечего вам сказать.

— Но то, что ты открыл? Скажи!

В голосе Яцека звучало настойчивое любопытство человека, который, поднимаясь на высокую и недоступную гору, встречает по дороге путешественника, уже возвращающегося с вершины.

Старик немного поколебался. Потом протянул руку и сгреб лежащие перед ним бумаги — он пробежал взглядом колонки цифр, и знаки, и заметки, поспешно сделанные на полях…

— Ничто… — прошептал он. — Осязаемый мир в буквальном смысле — ничто.

Он поднял голову. В нем просыпался гениальный ученый, просыпался учитель…

— Древняя, много веков назад выдвинутая теория так называемого «эфира», — начал он, — потерпела поражение из-за принципа относительности движения, будучи не в состоянии смириться с другим фантомом человеческой мысли, каким является материя… Сегодня даже дети в школах уже знают, что свет распространяется с одинаковой скоростью во всех направлениях, независимо от того, находится ли его источник в движении или в состоянии покоя… Если бы увязать этот факт с существованием эфира, как проводника колебаний, следовало бы принять во внимание не один, а столько эфиров всеохватывающих, безраздельных и безграничных, сколько существует тел, изменяющих по отношению друг к другу положение в пространстве… А ведь должна быть какая-то среда, если через нее волнами доходят с одной планеты на другую волны света и тепла, электричества, и если одно небесное тело притягивается другими…

Он встал и стал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.

— Эфир существует, — наконец продолжил он, — как бы мы его не называли, нет только материи. То, что наш разум в течение многих веков считает единственной реальностью, не является даже сосредоточением сил, даже постоянным сгущением эфира, а только смешной видимостью, всего лишь волной, которая проходит через эфир так же, как звуковая волна через воздух. Нет ничего постоянного и существенного: Солнце и Солнечная система, как любая крупинка, каждый атом и электрон, являются только движением волн, явлением несамостоятельным и теряющимся в эфире, который согласно нашим исследованиям сам рассеивается в нечто всеохватное и бесконечное… Материя даже меньше, чем ничто.

Теперь он уселся и подпер голову руками.

— Все течет… Как газовый свет, который видим мы своими глазами, несмотря на то, что он состоит из частичек угля, соединившихся с кислородом! Но после пламени все-таки остается какой-то след в новом соединении; волна же материи бесследно проскальзывает по эфиру. Солнце, двигающееся в пространстве, в каждую минуту, секунду и сотую долю секунды создается из других рассеянных частичек эфира, создающих иллюзию его видимости, оно исчезло бы без остатка и следа, если бы остановить колебание этих частиц, как исчезает радуга, когда гаснут лучи света. Принцип неисчезновения материи и энергии является обманом: все обращается в ничто, из ничего все возникает…

— Так в чем же истина? Где она? — прошептал Яцек побелевшими губами.

Роберт Тедвен опустил ладонь на раскрытую старую книгу, лежащую на столе рядом с ним.

— Здесь. Смотри, читай.

Яцек наклонился и прочел в сумеречном свете наступающего вечера:

«Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Оно было вначале у Бога.

Все через Него начало быть, и без Него ничего не начало быть, что начало быть.

В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его…»

Он оторвался от книги и удивленно посмотрел в лицо учителю.

Губы старика медленно двигались, как будто он шепотом повторял прочитанные слова:

«Вначале было Слово…»

— Учитель?..

Он повернул голову в его сторону.

— Да, это так. Все мои знания, — которым я отдал свою жизнь, смогли указать мне лишь одно: не существует преград для того, чтобы верить. Все эти смешные иллюзии, эти «реальности», которые якобы не противоречат Откровению, перед моей исследовательской мыслью развеялись, как горячечный сон, приснившийся душной ночью: я остановился перед пустотой, пустотой непонятной и неизведанной, которую только одно слово способно заполнить…

Единственной правдой и реальностью среди колеблющихся волн является дух. От него и через него существует все: Слово обрело плоть и кровь.

— Аминь! — послышался с порога чей-то голос.

У тяжелой портьеры дверей, ведущих куда-то в глубь дома, стоял молодой священник в черной одежде с сухим застывшим лицом. В белых руках он держал небольшую, окованную серебром книгу, с крестом на обложке.

Он кивнул головой и указал рукой на открытое окно, через которое как раз послышался отголосок звучащего где-то звона.

Лорд Тедвен встал.