Победитель. Лунная трилогия

Невероятная жара и удушье хлынули к нам: оба желоба заполнились жидкой огненно-красной массой, льющейся вниз каскадами огня и камней. Нельзя было терять ни минуты. Если бы извержение усилилось, лава могла отрезать нам возвращение, заполнив все углубления на склоне, или, что гораздо хуже, разрушить и унести наш маленький каменный остров. Поэтому, уже не думая о Петре, которого мы сочли погибшим, я схватил на руки Марту, онемевшую от ужаса, и стал как можно быстрее спускаться вниз, держась выщербленного хребта, торчащего между желобами.

Об этом спуске мне и сегодня страшно вспомнить! Скалы, о которые разбивалась огненная волна, дрожали у меня под ногами, жуткая жара туманила голову. Марта потеряла сознание и бессильно обвисла в моих объятиях, что значительно затрудняло наше передвижение. А ведь мне еще приходилось следить за тем, чтобы не подскользнуться, потому что любой неверный шаг означал смерть.

Каким чудом, наполовину задохнувшийся от жары, ослепший от горячего дыма и сверкания лавы, оглушенный невероятным шумом, избитый камнями, сыпавшимися с горы, я оказался вместе с Мартой на равнине, откуда мы отправились в путь несколько часов назад, я сегодня уже не смогу объяснить.

Однако мы были спасены. Лава сплывала в стороне по лесам, среди которых выжгла широкую свободную полосу.

Прежде всего я взялся приводить Марту в чувство Когда она открыла глаза и убедилась, что нам уже не грозит опасность, она сразу стала допытываться о Томе. Я успокоил ее, сказав, что Том находится дома, и мы, несомненно, застанем его в добром здравии прежде, чем наступит полдень. Тогда она протянула ко мне обе руки и снова начала повторять, как тогда в Полярной Стране, когда я нашел их после наводнения:

— Друг мой, друг мой…

В ее голосе было что-то такое ласковое и нежное, что дрожь пробежала по моему телу и спазм перехватил горло. Я склонился к ее лицу, но глаза мои выдали мое душевное состояние Тогда Марта обеими руками взяла мою голову и положила ее себе на грудь, говоря:

— Только тебе я обязана своей жизнью, даже больше, жизнью Тома, которому мы все еще необходимы. Ты так добр.

Грудь ее была приоткрыта, так как, приводя ее в чувство, я разорвал платье у шеи. Я прижался лбом к этой нежной груди и одновременно почувствовал слезы, капающие на мои волосы из ее глаз.

Кровь запылала у меня в жилах. Со мной была эта женщина, такая прекрасная и такая любимая; мне стоило только протянуть руку, обнять ее, покрыть поцелуями, задушить в объятиях. Кровь застучала у меня в висках, я ощущал теплоту и мягкость ее тела, его аромат одурманивал меня, сводил с ума… Ведь мы теперь, — сверкнуло у меня в голове, — единственные люди на этой планете, потому что Петр, вероятно, лежит где-то мертвым среди камней… Впрочем, какое мне дело до Петра, какое мне дело до всего на свете, когда она… Невероятное счастье спокойной теплой волной залило все мое существо. И все же…

— Нет!

Я собрал все свои силы и отскочил от нее.

Петр где-то там лежит в эти минуты, окровавленный, полумертвый и ждет помощи, а я…

Марта взглянула на меня и — поняла.

— Ты прав, — сказала она, как бы отвечая на мои слова, хотя я ничего не сказал ей, — ты прав, пойди и поищи Петра.

Потом встала и сжала мою руку.

— Спасибо тебе, — прошептала она.

Петра я действительно нашел неподалеку от того места, откуда его сбросил ветер. Он лежал, зацепившись об острую скалу, которая спасла его от падения в огненную лаву, в бессознательном состоянии и со слабыми признаками жизни.

Я отнес его домой, и совместными усилиями мы с Мартой вернули его к жизни.

Столько времени уже прошло с того часа, а я, вспоминая мину ту слабости, еще больше стараюсь, чтобы моя воля всегда одерживала верх над всем остальным.

А Петр?.. Он по-прежнему сидит на пороге дома, мрачный и молчаливый и — не знаю — может быть, иногда жалеет, что не погиб тогда на склонах Отамора.

Со мной, по-видимому, уже все кончено. Вскоре и дети эти не будут во мне нуждаться. Я начал строить себе могилу на Кладбищенском Острове.

VI

Через шесть дней.

Я смотрю на последние слова, написанные несколько лунных суток назад, и глаза у меня застилает — не слезами, нет, они уже давно высохли, а каким-то горячим песком, и снова охватывает меня ужас и отчаяние. Не для себя приготовил я могилу на Кладбищенском Острове.

Почему… почему?

Вечный, глупый и такой горький вопрос — и ответа на него нет!

Я остался один.

Один с четырьмя детьми, рожденными здесь, которые мне совсем чужие. Я последний человек на Луне из тех, которые прибыли сюда с Земли. Те двое, Марта и Петр, ушли вслед за О’Тамором, Реможнерами, Вудбеллом. А я жив.

Это именно та судьба, которой я больше всего опасался — и меньше всего ждал…

Подумать только, как быстро все произошло! Шесть лунных дней, земные полгода! Кто бы мог этого ожидать! А ведь уже в третий раз взошло ленивое солнце над тем местом, где я похоронил умерших. Я одинок, так жутко одинок, что начинаю вскакивать в темноте по ночам, а днем пугаться шелеста и теней, которые бросают мне под ноги колышущиеся от порыва ветра чудо-растения.