Победитель турок

Они заранее говорили, в кого целятся, а если действительно попадали, коротким гиканьем возвещали о событии, словно упражнялись дома, на крепостном дворе; только тон выкриков был более волнующий, словно окрашенный висевшей над ним смертельной опасностью. Для них это было не пустое бахвальство, а необходимое при их профессии доказательство своего умения, ибо каждый лист лавра означал более высокую плату.

Долгое время бой шел на одном месте, первоначальный подъем христианского войска все еще успешно уравновешивал натиск турок. Однако за турецкими отрядами, уже вступившими в бой, из лагеря подходили все новые отряды; построившись, они бросались на сражавшихся с неослабевающей силой христиан. Когда одну шеренгу турок вынуждали к отступлению, на смену ей становилась другая, третья, и постепенно образовалась настоящая плотная стена, о которую разбивались любая отвага и воодушевление; потом стена эта двинулась вниз по склону, поначалу медленно, потом все быстрее, словно то был горный обвал, и венгерское войско дрогнуло, начало отступать. Сперва туго, шаг за шагом, защищая каждый клочок земли, потом — когда двинувшаяся по склону человеческая лавина покатилась все быстрее, — спасаясь чуть не бегством!

Правда, епископ Лепеш все еще бранил своих солдат:

— Не бегите, мать вашу так! — И тут же свирепые ругательства перемежал мольбою: — Помоги нам, господи Иисусе, святый и единый бог!

Но даже он не мог теперь устоять перед турками.

В пылу кровавой битвы он начисто позабыл обо всем, что решили вчера, в нем жило лишь желание выстоять, успешно сопротивляясь, и он все посылал гонцов к Хуняди:

— Бросайте сюда все силы!

Однако воевода, будто на глазах его шел пустячный рыцарский турнир, не обращал внимания на гонцов, подлетавших к нему на покрытых пеной конях. С каменным лицом он выслушивал просьбы, требования о помощи, которые — даже в передаче гонцов — так и обжигали волнением, а если и ронял слово, то обращено оно было к военачальникам подчиненных ему отрядов:

— Теперь возьмем немного правее. Лучников и стрелков поставьте в первые ряды! А как скомандую атаку, ты, господин Захони, туркам в тыл заходи, чтоб отрезать их от лагеря!.. А ты, господин Секей, атакуешь тех, что в лагере застряли!..

Сейчас, когда он стоял в самом центре великой битвы, происходившей в нескольких сотнях шагов от него, шумы, хрипы, треск и стоны, достигавшие его ушей, благотворно подействовали на его взволнованные нервы, смирили смешанное со страхом нетерпение, — он вдруг совершенно успокоился. Каждым нервом он ощущал надежность своего плана, вымеренного, точно построенного в мыслях, — так слепец, зная дорогу, ногами осязает цель и смысл каждого шага. Его непоколебимое спокойствие не нарушилось и тогда, когда центральная часть войска, которой командовал епископ и Янку, начала отступать все быстрее, а потом побежала, — почти бесстрастным голосом он продолжал отдавать распоряжения:

— Как дойдут они до склона того холма, так мы на них и ударим! Но уж тогда — все вместе!

С этим он отправил конного гонца и к Мате Цудару, а своему войску повелел под прикрытием кустов приблизиться к туркам с фланга. Находившиеся при нем дворяне, видя отступление отрядов епископа, все более пылко уговаривали Хуняди поскорей идти на помощь. Однако Хуняди сидел на коне, нахохлившись, упрямо сжав рот; он наблюдал сгрудившихся в смертельной схватке воинов и ничего не отвечал на призывы поспешить, только вновь, еще раз более твердо повторил:

— Как дойдут до склона того холма, так мы на них и ударим! Но уж тогда — все вместе!

А турки продолжали атаковать центральную армию. Налезая друг на друга, воины в тюрбанах стремились к епископу. Правда, воины-христиане, заметив опасность, угрожавшую их вожаку, окружили его защитным кольцом, но непрерывно прибывавшие человеческие волны захлестывали и смывали их. Наконец чья-то стрела попала в лошадь епископа, с болезненным ржаньем конь рухнул под всадником. Обезумевший людской поток сомкнулся над упавшим бойцом, затем снова откатился, но лишь на мгновенье, чтобы вновь сомкнуться, — епископ так и не появлялся более на его поверхности. Быть может, его закололи копьем, может, кривая турецкая сабля срубила ему голову, может, затоптали озверевшие кони…

Часть войска, которая видела гибель одного из своих военачальников, в панике бросилась врассыпную, и лишь натиск тех, кто, находясь в задних рядах, рвался вперед, помешал их позорному бегству. А турки, воодушевленные удачей, атаковали с еще большей силой и неистовостью. Вслед за епископом им захотелось лишить венгров и другого вожака, и те, кто только что затоптал отца Дёрдя, теперь всем скопом устремились к Янку. А он, молчаливый и мрачный, продолжал колоть, рубить, сокрушать их. Но против столь огромного численного превосходства, против этого гигантского войска, которое могло смять христиан одним своим весом, мало было одной отваги, даже если за ней стояли умножавшие силы исступление страсти и страх за свою жизнь. Вскоре Янку постигла участь епископа Дёрдя Лепеша…