Победитель турок

Во всяком случае, хотя открытие Государственного собрания задерживалось на несколько недель, мелкие стычки и борьба за влияние на прибывающих представителей сословий были в разгаре. Вновь прибывший не успевал еще раскинуть шатер, как на него накидывались вербовщики либо одной, либо другой партии с тем, чтобы несчастный в первую очередь услышал их речи. Разумеется, он всех доброжелательно выслушивал, всем давал заверения, но все же истинные и окончательные мнения складывались во время бесед, происходивших в глубине шатров среди своих. Каждый привозил с собою груды жалоб и пожеланий, как собственных, так и доверенных ему оставшимся дома многочисленным кланом дворян, и теперь, во время непрерывных советов, взвешивал, примеривал, на стороне какого кандидата можно получить успокоительный ответ. У всех кандидатов имелись сторонники, безудержно восхвалявшие своего ставленника, но у других было по меньшей мере столько же возражений и обвинений в его адрес. Однако почти все без исключения сходились на том, что затея с выборами правителя не самое удачное решение: надо было бы положить конец затянувшемуся вот уже на два года неопределенному положению, — стране нужен был король, ибо приказывать желали все, а подчиняться никто не хотел. Но кому быть королем? Многие с полной убежденностью утверждали, что Уласло жив, он не погиб в закончившейся поражением битве под Варной, а томится в турецком плену… Иные, напротив, знали с полнейшей достоверностью, что в плену его нет, а отправился он на родину, в Польшу, и слышать более не желает о венграх… Ну, если не желает, так и бог с ним, пусть живет, где ему угодно! Есть ведь еще совсем молодой Ласло, родившийся уже после смерти своего отца, но его не хочет выдавать император Фридрих, покуда не получит серьезной роли в делах управления страной.

— Граф Цилли пойдет императору навстречу! — подогревали страсти сторонники Хуняди. — Он и сам вместе с императором хочет сесть нам на шею!.. А ежели с Фридрихом не заладится, так с помощью деспота Бранковича…

— Хуняди сломил себе шею, с императором торгуясь, — отражали нападки люди Бранковича. — Ему наместничество надобно, на что ему король…

— Для того и Уласло дал погибнуть у Варны, чтоб самому вместо него власть захватить!..

Так перечисляли они наперекор друг другу действительные и мнимые ошибки и грехи ставленников враждебной партии, да с таким великим усердием, что иной раз чуть люшни с телег не выворачивали и с их помощью не решали дело по справедливости. Парируя козни противников, каждая сторона не ленилась распускать слухи, чтобы, ссылаясь на них, окончательно поколебать стрелку весов в свою пользу. Невозможно было выяснить, откуда исходят подобные толки, ибо и самый первый распространитель слуха передал его якобы со слов наипочтеннейших особ, поэтому на нем уже как бы стояла печать того духа, коим формировалось и контролировалось общество…

Так в последние дни разнесся невесть откуда взявшийся слух о том, что в Хуняди, собственно говоря, течет королевская кровь, он подлинное дитя Сигизмунда, дитя его истинной любви… Находились даже люди, которым был известен не только самый факт, но и все обстоятельства, ему предшествовавшие. Будто бы король, в память о любовном свидании, подарил прекрасной девушке дворянке перстень, чтобы, если родится ребенок, явилась она с этим перстнем ко двору. А подрастающее дитя, словно угадывая чудесное значение перстня, очень любило играть с ним. Однажды, когда ребенок играл так во дворе, черный ворон внезапно кинулся на перстень, привлекший его своим блеском, схватил в клюв и взлетел. Однако ребенок, который до сих пор проводил время лишь в играх, возясь в грязи, пыли и камнях среди двора, и оружие видел только издали, но никогда его не касался, бросился за луком, натянул его, пустил стрелу и сразил ворона-грабителя… Ему удалось вернуть перстень, и, когда через долгие годы он явился с ним ко двору Сигизмунда, король сразу принял его к себе на службу…

История эта звучала столь красиво, что сторонники Бранковича попытались лишь превзойти ее, утверждая, будто деспот — сын султана Мехмеда, захватившего Никополь…

Слухи эти, как ни верили в них сторонники и как ни стремились их опровергнуть противники, были, разумеется, лишь легкими схватками и поддерживали позицию самое большее в качестве внешних, отнюдь не решающих, доказательств. Ибо даже самые упорные сторонники Бранковича задумывались, когда, например, приверженцы Хуняди спрашивали у них: не думают ли они, что именно из-за своего султанского происхождения деспот любит порой беспокоить владения и крепости прочих господ?.. Наравне с турецкой опасностью вопрос об опустошавших страну вельможах тревожил здесь каждого, и дворяне прежде всего на них искали хоть какой-нибудь управы. С приближением дня выборов съезжалось все больше посланцев дворян, они то и дело сдвигали головы, собираясь в шатрах, и на этих предварительных советах все чаще звучало имя Хуняди.

— Без его удали быть бы нам ныне под турком…

— Да и этих господ только он сумеет приструнить…