Победитель турок

— Как Цилли, которого он дважды подмял…

— Или как черного Понграца Сентмиклоши…

Так говорили они, и этих одобрительных, воодушевленных голосов становилось все больше. Вечерами, когда дворяне собирались то в одном, то в другом шатре отведать вина, привезенного из разных концов страны, все чаще звучали виваты в честь Янко из Хуняда. Затем некоторые из них подымались и шли в лагерь посланцев городов, выспросить, что там думают о подобных виватах, — те же, в свою очередь, сдвигали головы, и тихонько перешептывались, совсем как старухи, а затем и сами скромно и чинно выкрикивали:

— Виват Янко из Хуняда!

Наконец настал день выборов. Хуняди в Буде ожидал известий о ходе Государственного собрания: его доверенные люди безостановочно сновали между Будой и Ракошем. Сейчас в его покоях сошлись Шимон Розгони, Петер Перени, Андораш Бебек, Мате Цудар, Михай Силади, еще несколько крупных вельмож — родичей Силади и Янош Витез. В великом волнении они сидели вокруг стола, но кто-нибудь один непременно стоял у окна, высматривая прибывающих с самыми свежими новостями гонцов. Все полученные до сих пор вести были благоприятными: королевский наместник Хедервари еще не открывал Государственного собрания, еще не задал вопроса, кого хотят сословия правителем, а виваты в честь Хуняди уже гремели вовсю. Но толпу ведь никогда до конца не поймешь: быть может, в следующий момент, услыхав иные виваты, которые прозвучат громче, люди отдадут свои голоса другому.

Чтобы скоротать тягостное, почти остановившееся время ожидания и как-то смыть, растворить накопившееся волнение, господа пили, и от вина голоса их вскоре окрепли.

— Господин Уйлаки мечется по Буде, как неприкаянный!..

— А господин Цилли в Вене места себе не сыщет!..

— А чех Искра — в Леве!..

— Не везет им, сам господь от них отвернулся!

— Он ныне за нас стоит!..

Хуняди с тихой улыбкой молча сидел в конце стола, слушая речи, в которых таилась окольная похвала ему. Он оглядывал сидевших вокруг стола, всматривался в усатые, бородатые лица. Каковы истинные мысли и намерения, что скрываются за растянутыми в улыбку ртами, за словами восхваления? Чего ждут от него эти люди взамен отданных ему голосов?

— Твоя милость, говорят, латыни не знает, — обратился к нему Шимон Розгони. — Сторонники Уйлаки беснуются: дескать, может ли стать правителем тот, кто латыни не знает, да и читать-писать лишь кое-как умеет! А я тогда сказал им: не беда, коль он и не знает по-латыни, зато туркам да вам сумеет на зады разборчивую печать поставить и предупреждение написать, чтоб покой страны не смущали!

Господа встретили его слова громким хохотом. Сам Хуняди улыбнулся, хотя укол был ему весьма неприятен. Так и раздавил бы сейчас кубок, который сжимал в руке! Но времени переживать обиду не было — прибыл новый гонец. Гонец встал посреди зала и громогласно объявил:

— Милостивый господин Хедервари сообщает, что правителем теперь уж наверняка станет главный военачальник господин Янош Хуняди!

Вельможи повскакали из-за стола, и уже в который раз за этот день зазвучали виваты. Хуняди чувствовал, твердо знал, что должен выиграть это сражение, он и не допускал возможности проигрыша, но все же известие приятной, теплой волной прокатилось по его сердцу, сразу смыв недавнее огорчение и тревогу. Он тотчас наполнил кубок и залпом осушил его.

— Ведомо ли вам, господа, — громко вскричал он, — какой закон я издам прежде всего? О снесении каждой крепости, которая делу защиты страны не служит. А мои — все для ее защиты!..

Он откинулся на стуле и впервые за долгое время засмеялся с торжеством и облегченьем; от грозного этого веселья даже разгулявшиеся вельможи притихли.