Победителей не судят

Ну и попутно, за застольной беседой, мне хотелось бы поговорить с Алексеем Николаевичем об образе Петра Великого. Ведь если в этом мире Алексей Толстой так и не успел написать второй том своего «Петра Первого», то у нас, поправив свое здоровье, он будет вполне в состоянии до конца раскрыть образ одного из величайших российских самодержцев.

* * *

1 января 1942 года (22 июля 2018 года). Вечер. Париж-1942, площадь Пирамид, дом 2, отель «Регина»

Бригадный генерал (полковник) Шарль де Голль, председатель «Свободной Франции»

Еще год назад общественное мнение во Франции (как в оккупированной ее части, так и в той, что находилась под контролем режима Виши), склонялось к пассивному выжиданию. Конечно, французы повсюду с удовлетворением и часто с восхищением прислушивались к передачам «лондонского радио», которые казались им голосом свободы. При этом встреча Гитлера и маршала Петена в Монтуаре сурово осуждалась, а демонстрация парижских студентов, которые, неся впереди «два шеста», 11 ноября сорокового года направились к Триумфальной арке и были разогнаны ружейным и пулеметным огнем немецких войск, считались волнующим и ободряющим признаком грядущего освобождения. При этом ровно год назад, 1-го января прошлого года, большая часть населения, особенно в оккупированной зоне, по моему призыву не выходила из домов; в этот «час надежды» улицы и площади были совершенно пустынны.

Все же тогда не было никаких признаков, дающих основание полагать, что большинство французов полно решимости действовать. Немецкие оккупанты, в какой бы части Франции они ни находились, не подвергались никакому риску. Мало кто в то время не признавал правительства Виши, а сам маршал Петен продолжал пользоваться большой популярностью. Полученный нами в Лондоне фильм, который снимался во время поездки Петена по крупным городам Центральной и Южной Франции, служил ярким доказательством его популярности. Большинство французов в глубине души надеялись, что Петен ведет двойную игру и что настанет день, когда он возьмется за оружие. Широко распространенным было мнение, что мы с ним вступили в тайное соглашение. В конечном счете, пропаганда сама по себе, как всегда, не имела большого значения. Все зависело от хода реальных событий.

Я всегда говорил, что поскольку начавшаяся война по своему характеру является мировой, то, даже потерпев поражение, наша Франция ее еще не проиграла, главное – не прекращать сопротивление немецким войскам. Ибо по мере вовлечения в мировую бойню все новых и новых стран, противники гитлеровской Германии и фашистской Италии рано или поздно одержат над ними победу, и тогда Сражающая Франция окажется в лагере победителей, а не проигравших⁶⁴. Капитуляция же – это путь в никуда, означающий сотрудничество с агрессором, а значит, неизбежное презрение и осуждение со стороны будущих победителей.

Я оказался пророком и все случилось именно так4 только я даже в самом страшном сне не мог предугадать, от кого и с какой скоростью гитлеровский вермахт потерпит в этой войне поражение. Надо сказать, что первые сообщения об успехах Красной Армии (я тогда находился на Ближнем Востоке, точнее, в Каире) мы встретили с известным недоверием. После того разгрома, которому год назад подверглись французская и британская армии, не могли русские драться с бошами хотя бы просто на равных, а тем более, как заявлялось в их сводках Совинформбюро, наносить им тяжелые потери, ставящие на грань разгрома целые соединения. Правда, потом, через несколько дней, из независимых источников (американское посольство в Берлине) пришла шокирующая информация о сокрушающем бомбовом ударе, нанесенном неизвестной стороной по Берлину всего через несколько часов после начала войны с Советским Союзом. Сами германцы при этом будто дали обет молчания, берлинское радио не подтверждало, но и не опровергало сообщения американской прессы. И даже, более того, с того утра нигде и никак не было слышно изрядно всем поднадоевшего главного пропагандиста бошей доктора Геббельса, будто его и в самом деле покарал Бог или побрали черти.