Так и не приехала я в Бусинки нынче… Не каталась с племянницами на лодке по Оке, сказок им не рассказывала, стишков про «шаловливые ручонки» и «домик над рекою» не читала… А ведь в их возрасте три месяца – это просто бездна времени. Хорошо еще, если осенью узнают тетку в лицо.
По чести сказать, я вероятно, и есть то самое чудовище вроде лошадки из лоскутков и палочки, которое родные непонятно за что любят.
Ведь я же тоже их всех люблю, еще как люблю-то… Но думаю о них слишком мало, даже о маме… Семья – это данность, драгоценная, но данность, а мир, меж тем, так огромен, а жизнь так полна… Чаще всего я вспоминаю об отце, с которым мы слишком похожи, с которым мне не очень-то просто… А про маму и сестру, которые так тактичны, так внимательны ко всем моих глупостям, так неизменно терпеливы, о них я почти забываю в своем непонятно куда направленном движении… Я, конечно же, неблагодарна.
Не пора ли подниматься, сменить сестру Елизавету? Нет, по часам еще нет, в моем распоряжении минут сорок…
Все-таки сон нейдет. Вертятся осколки мыслей и образов, как в детском калейдоскопе, складываясь в случайные узоры, разрушаясь в следующее мгновение ради новых…
Снова вспоминается тот странный пикник, тот диалог Ника с рыжим Кеннеди, побивший все рекорды по числу бессмысленных со стороны фраз… Но оба были чем-то довольны и веселы, попивая вино из походных серебряных стаканов…
«Так Ричард Никсон – это было нарочно?» – Ник наслаждался то ли послевкусием коллекционного муската, то ли какой-то мальчишеской озорной мыслью, так и плясавшей в его глазах.
«Ну, надо же было выпустить зайца, чтобы тот слегка погрыз у фермеров яблони, – отозвался Джон. – Можно, конечно, прочесть сто замечательных теоретических лекций о бережении плодовых садов. Но выпустить одного зайца – это иногда оказывается действеннее».
А потом они попросту принялись хохотать. Чуть вином ни облились. Полный бред.
Подосадовав на глупость вертящихся в голове мыслей, я все же вдруг заснула, и мне опять приснилась похожая на Наташу цыганка, на сей раз открывшая туз кёр. Но я не успела этому удивиться, ибо в следующее мгновения меня осторожно тронула за плечо сестра Елизавета.
Часы показывали десять, яркое солнце гуляло в шелковых кремовых шторах.
– Так нечестно! Вы один раз вместо меня продежурили!
– Ничего. Первое, я умею дремать вполуха, а вы не умеете. Второе, вас я сейчас пристрою к делу. Помните, я про паломницу нашу упоминала? Я бы вас обеих теперь оставила на полдня. Справитесь?
– Конечно, сестра Елизавета! Даже если надо будет сделать инъекцию, я вполне смогу, будьте уверены.
– Нет, новокаина до вечера не нужно. Пилюли я положила отдельно, те, что ей надо принять, как проснется.
– Она спит?
– Очень поверхностным сном.
Лучше сон сколь угодно поверхностный, чем ее бессонницы, особенно сейчас.
Проводив сестру Елизавету, я вновь тихонько просмотрела в беззвучном режиме новости. Только после этого тихонько проскользнула в ванную, оделась, озаботилась чаем.
Опять заварю чай в эгоисте. Непонятно же, когда Наташа проснется, лучше подать ей свежий.
Взгляд мой случайно упал на нарядную корзиночку, забытую на подоконнике, за цветочными горшками. На дне корзиночки лежало три яблока, несомненно, оставшихся с праздника. А мне кажется, что Яблоневый Спас был сто лет назад…
Я тихонечко заглянула в дверь спальни. Тихое дыхание, полутьма. Спит?
– Нелли? Доброе утро.
– Вы давно проснулись? Отчего не позвонили?
– Не было необходимости. Я так, дремала немножко. Часа два назад сестра Елизавета помогла мне умыться. Чаю я еще не хочу. Пустое, Нелли. Надеюсь, вы не полностью погрузились в больничный обиход? Уверена, что нет. Поэтому расскажите-ка мне лучше, что у вас нового?
Я вздохнула. Улыбнулась. Несколько мгновений промолчала. А потом, бесконечно далекая от вселенского шумного ликования на роскошных и вечных стогнах, ответила просто и тихо:
– Habemus Papam.
Глава XXI Что можно услышать, заглядевшись на саламандр
– Алло, Нелли! Это Валерия.
Этот телефонный звонок раздался двумя сутками позже, сразу после очередного визита Лебедева. Пребывание мое у Наташи подходило к концу. Завтра возвращается Юрий, так что необходимости во мне уже и никакой. Сестре же Елизавете наш доктор велел быть при Наташе еще три недели. Столько он назначил осторожности и постельного режима, дабы избежать нового обострения. Предупредил «не шутить». Ох, не ответчица я за чувство юмора моей кузины. Я в который раз за эти дни порадовалась появлению в доме сестры Елизаветы.
Голос Великой Княжны звучал как-то сдавленно и глухо, незнакомо.
– Вот так так, Лерочка! Откуда ты знаешь, что я здесь?
– Брат же тебе депеши шлет. Но идут они, как выяснилось, не на дом. Ты быстро воротилась, я смотрю.
Я не стала ничего объяснять, после как-нибудь. Сейчас Лера, как всегда, переведет разговор на свои обстоятельства. Если я сама о них сразу и заговорю, то упрощу себе жизнь.
– Так что твои иллюстрации? Ну, те, к книге?
– А, иллюстрации… Я их уж отправила на днях в редакцию. Надеюсь, что получилось неплохо.