Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА VI

Маша вскочила свежая и веселая, хоть и голодная – ужас! Мартышка прыгала вокруг неё, как мячик. Её ушки, как у каждого уважающего себя девон-рекса, большие, в форме крыла бабочки, светились от радости. Она, как маленький эльф, внимательно и удивлённо смотрела на хозяйку своими огромными миндалевидными глазами, как будто видела её в первый раз. Маша по обыкновению посадила её на плечо, как пират попугая, и направилась на кухню. Маша поставила на плиту чайник, и, как только он засвистел, в дверь позвонили. Она с опаской и Мартой на плече пошла открывать.

– Кто? – спросила Маша.

– Конь в пальто, – услышала она из-за закрытой двери.

Дежавю, испугалась Маша, вспомнив свой сон про комсомольское собрание в раю и Пегаса на последних облачных рядах, и открыла дверь. Там стоял он. Пегас в белом пальто.

– Меня избрали твоим ангелом-хранителем восемьюдесятью тремя процентами голосов, – сказал он и заржал.

Мартышка принялась истошно мяукать. Маша онемела, а Пегас произнёс:

– Ну что ты, Маша, успокойся, я же с тобой!

Кошка замолкла, и тут заржала Маша, действительно, что ей переживать, ведь с ней говорящий крылатый конь в белом пальто. Во как! Великолепно!

Жаль, что не князь Оболенский.

Смерть в сапогах

– Так, – сказала Смерть, прикурив длинную тонкую дамскую сигарету от зажигалки в форме сердца. Горящее сердце, довольно пошло, – подумала я, – особенно в руках Смерти. Она глянула на меня коротко и точно, мой муж называет такой взгляд «удар в челюсть».

– Ты, значит, с заявлением, – продолжила Смерть, – дай сюда!

Я протянула ей лист А4 с одной-единственной строчкой, сейчас мне почему-то показалось, что даже написанной не моей рукой: слишком ровным убористым почерком, у меня всегда разный, но в основном, размашистый и не слишком аккуратный. «Это твоя суть наружу лезет», – говорила моя бабушка Варя.

Смерть начала читать вслух, а когда кто-то другой читает вслух то, что ты написала, это кажется натуральным бредом.

– Моей – уважаемой – Смерти, – прочитала она, смакуя каждое слово, – хорошо, что написала «уважаемой», иначе я и читать бы не стала. – Какойтотакойтовой, фамилия у тебя – блеск, – улыбнулась она и выпустила струю дыма мне в лицо, – ты не против, что я тебя на «ты» называю?

– Нет, что ты, – нагло сказала я, закашлявшись. Мне почему-то показалось неловким называть её на «Вы», всё же она – моя смерть, личная, подразумевает некоторую человеческую близость, ну в смысле, близость человека к смерти или смерти к человеку.

Я отвернулась, чтобы не дышать дымом, я и при жизни не курила и после смерти не собираюсь, легкие берегу! И, чтобы не разозлить её, а то ещё заяву не подпишет, сделала вид, что с интересом рассматриваю обстановку её кабинета, хотя смотреть, по правде говоря, было не на что: вытертый, как в нашей старой квартире, паркет, стол антикварный на дурацких львиных лапах с грязными когтями, пыльные, бывшие когда-то зелёными, бархатные шторы, кушетка, как в фильмах про психов, зеркало под чёрной тряпкой и ваза на подоконнике.

– Папа, – заметив мой взгляд, сказала Смерть, кивнув на краснофигурную урну, которую я приняла за вазу, – и братец его там же.

Смерть, оказывается, Танатовна по отчеству, а дядю её, значит, Гипносом величали. Вот, сука, папу даже не пожалела и дядю, – подумала я. Интересно, а где же папки с документами, архив, дела? Ничего нет.

– Александры Светбатьковны, – продолжила она едким тоном, – Заявление. Пока по форме. И кровью написала, всё правильно сделала, надоумил кто?

– Нет, – говорю обиженно, – сама додумалась. Всегда такие бумаги кровью писали: чернила всегда под рукой, всегда свежие, искать не надо, и ДНК для идентификации и прочего. Всегда можно проверить, кто писал, когда, зачем, кто родственники и т. д., и т. п.

– Ты не больно-то умничай, глупая баба! Не забывай, с кем говоришь! Ты это что же, в мой монастырь со своим уставом лезешь?

– Никуда я не лезу, – надулась я.

– А кто Митю предупредил, что если он и дальше бухать будет, то помрёт скоро?

– Ну, я предупредила, и чё?

– Я давеча сама к нему заходила: начала ругать, воспитывать, а он мне: «Что вы все, сговорились, что ли? Сам знаю, не маленький!» А я стою как дура, и не знаю, что сказать! Не твое дело такие предупреждения выносить, этак меня совсем слушаться перестанут!

– А Митя что? – не выдержала я.

– А ничего, даже не испугался, не поверил, что это я собственной персоной к нему заявилась, никакого уважения! А всё ты, нечего в мои дела нос совать!

Молодец Митька, не зассал! Отчаянный. Показал ей смачный кукиш.

– А в каком виде ты к нему заходила? – спрашиваю я.

– В каком-каком? В хрестоматийном! – говорит она.

– A-а, значит, в самом банальном, избитом: как все представляют, с косой?

– Да, – замялась Смерть.

– И в рубище, как сейчас, – критически бормочу я, совсем потеряв страх.

– Да, – предчувствуя подвох, говорит она. – А что не так с моим обликом?

– «Гранж» тебе не идёт! – со знанием дела выдаю я.

– Это как? – забеспокоилась она. Женщина всегда женщина, хоть и Смерть, подумала я и говорю:

– Стиль «гранж» – это вроде как бомж, если тебе так понятнее.