Победившие смерть

Сейчас жизнь сурово проверяла крепость ее нервов. Выдать себя хотя бы в малейшем — значит обречь на гибель боевых друзей и себя. Нужно и дальше держаться твердо.

Четыре часа довелось просидеть взаперти, пока жандарм приказал выйти и следовать за ним. Анна прикинулась перепуганной, забитой женщиной.

— Куда же за вами, когда я должна идти домой?

— Не балуй, баба! — строго предупредил жандарм. — На том свете тоже устроишься неплохо.

— Да я... мне домой нужно...

«Какой ужас, — волновалась Анна. — Неужели догнали? Какая беда! Но что бы ни было, все равно скажу, что никого в глаза не видела и знать не знаю. Мало ли каких шатается в городе?» Сама, казалось, поверила в этот домысел. Однако ноги подкашивались, когда ввели в жандармский участок. «Буду молчать!» — твердила сама себе.

В полночь Анну вызвали на допрос. Очень хотелось спать, слипались глаза, а жандармы нарочно сделали яркий свет, чтобы больно стало глазам. Под таким светом продержали до пяти утра. Веки опухли, слезы затуманивали воспаленные зрачки, стало больно моргать... А ей все в ухо твердили: «Не спи!»

Жандарм наигранно ласковым тоном склонял Остапюк к признанию:

— Чего упираться, ведь мы тебя знаем, ты прилежная, к тебе ничего не имеют, только скажи, кто приходил в особняк. Вот и все!

— Никого не видела, — прослезилась Анна.

Два жандарма пытались хоть что-нибудь услышать от уборщицы о тех, кто пробрался в особняк и среди бела дня похитил машину, оружие и форму. Анна упорно твердила:

— Никого не видела, я же все время была на кухне, спросите судомойку! Из столовой не уходила.

Два года Остапюк добросовестно выполняла свои обязанности, и никто не мог уличить ее в плохом отношении к работе. Не было никаких улик и на сей раз. И все-таки из-под стражи ее не освободили...

КРОВЬ НА СНЕГУ

...В воздухе закружились пушистые снежинки. Они задерживались на оголенных ветвях деревьев, садились на железные крыши домов, покрывали замерзшие лужицы. К вечеру улицы Луцка, парки и скверы оделись в белый наряд.

Первый снег! Сколько радости доставлял он прежде детворе и взрослым! А ныне люди стали словно другими... Первый снег не вызывал у них радости. Каждый, кто был не с фашистами, — жил в страхе и ожидании ареста, пыток, расстрела. В тюрьмах томились врачи, инженеры, учителя, артисты, научные работники. Гитлеровцы спешили обезглавить городскую интеллигенцию. Свирепость фашистов вскипала еще больше, когда в городе то в одном, то в другом месте появлялись все новые и новые листовки, которые предупреждали:

«Фрицы, за все ответите! Смерть за смерть! Кровь за кровь!»

«Советские воины наступают по всему фронту. Близится час расплаты!»

На листке из ученической тетрадки чья-то смелая рука вывела чернилами:

«Мы ведем счет вашим преступлениям, ничего не забудем!»

А на дверях магазина для офицеров кто-то аккуратно написал мелом: «Трепещите, людоеды!»

Партизанское подполье поредело, но оно продолжало жить и бороться.

Паша Савельева, Антон Колпак и Варфоломей Баран-чук решили, что им пора вооружиться.

— Мы должны быть в постоянной готовности вступить в открытый бой, — говорила Паша.

Порадовал Баранчук — он надежно припрятал два автомата и пять гранат.

— Где? — обрадовался Колпак.

— В стоге сена, недалеко от города. Утром заберу.

— Не откладывай, пожалуйста. Чем быстрее привезешь, тем лучше, — просила Паша.

...Полозья приземистых санок легко скользили по снегу. Сидевший вместе с Баранчуком десятилетний сын Володя восторгался:

— Ух как хорошо!

У развилки шоссе Горка — Полонка — Луцк стоял мужчина в кожаной куртке. Санки с Баранчуками приближались, а он не сходил с места. Что-то недоброе почуял Варфоломей Иванович. И невольно вспомнил, что ему неоднократно грозили расправой за отказ сотрудничать с националистами. <

«Жаль, до оружия не добрался», — досадовал Баранчук и решил прибегнуть к хитрости. Остановил лошадь, слез с саней и начал возиться с подпругой, искоса наблюдая за незнакомцем. А тот по-прежнему молча стоял на месте и казался безразличным ко всему на свете. Тем и подкупил он Баранчука. «Чего я верчусь, словно на ежа сел?»

— Но! — крикнул он на буланого. Когда подвода поравнялась с незнакомцем, тот поднял руку.

Стой!

Баранчук ударил коня кнутом, однако незнакомец успел схватиться за уздечку.

— Слезай! — повелительно потребовал он.

— Я до места еще не доехал, чего же мне слезать! — упорствовал Варфоломей Иванович.

В незнакомце Баранчук узнал учителя из села Гонча-ривка, который в последнее время куда-то исчез. Баранчук побледнел: он догадался, чью волю тот выполняет и от чьего имени действует. Володя пугливо, по-детски следил за страшным, чужим человеком с пистолетом в руке. «Учитель» сел в сани сзади Баранчуков и доставил задержанных в пригородное село.

— Слезайте! — злобно приказал он.

Баранчук не спешил повиноваться, все обдумывал, как выпутаться из глупого положения, а главное — спасти ребенка. «Надо решиться». Он прыгнул на «учителя», схва-

тил его за горло и стал душить. Раздались выстрелы. Один, другой... Варфоломей Иванович упал.