Победоносцев: Вернопреданный

Ведь войну против Турции никак нельзя признать войной против революционного государства, как, например, в свое время немцы и англичане оппонировали взбаламученной Франции, заставившей прекрасную Антуанетту принять непристойную для женщины позу на эшафоте. Нет, совсем нет! Более того, Турция выступала в качестве угнетателя братских народов! А «Народная воля» стремилась обезглавить военную и административную верхушку России. Как понимать подобные поступки? Никто до сих пор не попытался увязать кровавый террор внутри страны с ее миссией на Балканах. Стыдно, господа, не замечать очевидного! Где преступники находили приют? Кто помогал им нарушать приговоры судов? Фамилии бежавших от справедливых преследований за покушения и убийства составили бы увесистый том. Стыдно, господа, не замечать поведения коварной Европы, которую с такой изысканностью изобразил Валентин Серов.

Итак, что было делать Константину Петровичу, автору «Курса гражданского права» и «Судебного руководства», который в дни начала Великих реформ не отвернулся от них, не протестовал, не тормозил, не пытался доказать их преждевременность, а по мере сил способствовал их установлению? Он приветствовал уничтожение крепостничества и радовался — с долей удивления! — что спокойствие России не нарушали ни дворянские мятежи, ни крестьянские бунты — бессмысленные и беспощадные.

Обвинения Мережковского

Ни в одной стране мира терроризм так буйно не правил свою кровавую тризну. Сам Константин Петрович в годы гибели Боголепова и Сипягина едва не стал жертвой Лаговского. Ни в одной стране мира терроризм не дал такого варварского продолжения, которое привело к 1937 году, а затем и к послевоенным репрессалиям Сталина. И тот, кто это все предчувствовал и предполагал, кто боролся со всеми этими не зачатками — нет! — а мгновенно вызревшим ядовитым плодом, достоин лучшей участи, чем та, что ждала Константина Петровича, которого вдобавок еще обвинили в том, что именно его политика привела к террору и победе террористического направления в социальной жизни России, забыв, что Желябов с Перовской, больной триппером Русаков и польский патриот Гриневицкий растерзали монарха на Екатерининском канале еще до того, как обер-прокурор мог оказать заметное воздействие на власть. А про времена Каракозова и толковать нечего…

Да, Победоносцев не был идеальным государственным деятелем, ангелом во плоти. Он совершал ошибки, и значительные. Он не сумел отыскать удовлетворяющую большинство составляющую гражданской политики, да, он делал упор на власть, на силу, даже в церковных делах он постоянно искал сильного человека, способного остановить накатывающуюся смертоносную волну, но, несмотря на ограничительные законы, на стремление затормозить скольжение в пропасть, связанное с целым рядом запретительных мер, несмотря на целый ряд поступков, которые можно отнести к недобросовестным, несмотря на ошибки, промахи и поддержку людей не самых высоких интеллектуальных и нравственных качеств, следуя его советам, Россия, безусловно, не пришла бы к тому, к чему она пришла в XX веке.

И так ли уж он не желал воплощения ничего иного, кроме собственных выкладок и предположений?

В самом начале столетия именно он, то есть Святейший синод, позволил учредить в Петербурге «Религиозно-философское собрание». Там нашли отнюдь не тихий приют разные деятели гуманитарного — богословского и философского — направления, представители литературы и журналистики: Тернавцев, Успенский, будущий глава Синода при Временном правительстве Карташов, епископ Сергий, ставший через десятки лет при коммунистическом строе патриархом Московским и всея Руси, Василий Розанов, яростный ненавистник евреев и автор работ, поддерживавших обвинение против Бейлиса, по причине которых и произошел разрыв между ним и Мережковскими, Философов — третья сторона триады, где две стороны составляли Дмитрий Сергеевич и Зинаида Николаевна; там просиживала вечера небезызвестная и весьма ловкая Мариэтта Шагинян, которая сотрудничала затем в деникинском Осведомительном агентстве — не лучшем месте для будущей советской писательницы, автора довольно бесцветных, если не выразиться жестче, романов «Месс-Менд» и «Гидроцентраль», а также тягучей и скучной тетралогии «Семья Ульяновых»: именно она подняла глуповатую бучу вокруг еврейских корней в происхождении Ленина…

Словом, каждой твари тут было по паре. В конце концов весной предшествующего войне с Японией года Святейший синод прикрыл, воспользовавшись всякими, в том числе и вескими, предлогами, сумбурные заседания. И Дмитрий Сергеевич Мережковский, чьим детищем были эти сборища, добился приема у обер-прокурора. Зинаида Николаевна Гиппиус, которая в книге о муже излагает любопытный эпизод, не очень тверда в дате встречи, но весьма уверенно передает не только суть одного из фрагментов беседы, но и потрясающие формулировочные реплики, коими обменялись обер-прокурор и автор «Христа и Антихриста».