Победы и беды России

Конечно, нелегко произнести подобный «приговор» Поэту, но все же он был в данном случае заведомо не прав… Многие люди знакомы с изданным не так давно, в 1970…1980 годах, в двенадцати объемистых томах собранием «Памятники литературы Древней Руси», где представлены замечательные произведения словесности XI–XVII веков; к тому же это только небольшая доля дошедших до нас страниц словесности допетровских времен, в частности, в указанное собрание не вошли наиболее крупные по своему объему творения тех времен — «Палея Толковая», датируемая XI — началом XIII столетия, так называемый «Просветитель» преподобного Иосифа Волоцкого (конец XV — начало XVI века), «Степенная книга», составленная митрополитом Афанасием (вторая половина XVI века), — и целый ряд других, не говоря уже о множестве оставшихся за пределами этого двенадцатитомника более или менее кратких произведений.

Но ко времени вхождения Пушкина в литературу допетровская словесность стала малодоступной уже хотя бы в силу, так сказать, «технических» причин: ее произведения существовали главным образом в рукописных копиях (нередко, правда, достаточно многочисленных), а в начале XIX века литература представляла собой уже принципиально печатное явление. И цитированное суждение Пушкина — «Словесность наша явилась вдруг в 18 столетии» — будет справедливым, если термин «словесность» заменить термином «литература», который, по сути дела, имеет в виду печатные произведения.

Одно из первых явившихся в печати древних творений (если не считать ряда изданных еще в XVIII веке летописей) — «Слово о полку Игореве» (издано в 1800 году), и оно было в центре внимания Пушкина. Но широкая публикация произведений допетровской словесности началась уже после его кончины: гениальное «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона (XI век) было издано в 1844 году, «Предание» преподобного Нила Сорского (конец XV века) — в 1849-м, «Житие преподобного Сергия Радонежского» Епифания Премудрого (начало XV века) — в 1853-м, «Просветитель» преподобного Иосифа Волоцкого (начало XVI века) — в 1857-м, «Житие» протопопа Аввакума — в 1862-м.

Поэт же, как мы видели, полагал, что «за нами темная степь — и на ней возвышается единственный памятник: Песнь о полку Игореве». Нелишним будет заметить, что в «темной степи» возможны неожиданные находки, и последующие поиски целой плеяды исследователей это доказали…

Но все-таки как отнестись к тому факту, что Пушкин знал из допетровской русской словесности немногое? Существенный ли это недостаток? Были бы достижения Поэта еще значительнее, если бы его знание русской словесности XI–XVII веков было намного более широким?

Строго говоря, такого рода вопросы не вполне правомерны, ибо они склоняются к популярному, но едва ли глубокому «альтернативному» мышлению об истории (в том числе об истории творчества), которое, говоря попросту, ставит вопрос так: «Что было бы, если бы дело шло иначе, чем оно шло». Между тем история содержит в себе свой внутренний объективный смысл, который сложнее и основательнее любых наших субъективных мыслей о ней (истории).

И все же стоит кратко сказать о поставленных только что вопросах. Главное, пожалуй, свершение Пушкина — создание русского классического стиля (о чем мы уже говорили), благодаря чему и смогла плодотворно развиваться наша великая литература XIX–XX веков, для которой Пушкин — при всех возможных оговорках — всегда был мерой, высшим образцом искусства слова.

И есть основания полагать, что мощное воздействие словесности предшествующих веков могло помешать этому пушкинскому свершению, условием которого была творческая свобода, независимость от давних канонов и норм.

Но это отнюдь не означает, что, творя русский классический стиль, Поэт вообще не опирался на многовековую историю русского слова. При его высшей духовной проникновенности достаточно было и тех знаний, которыми он обладал, — ведь он знал (и тщательно изучал) и «Слово о полку Игореве», и ряд летописей, и жития святых. Ему была всецело внятна сама тысячелетняя стихия русского Слова. В момент обретения творческой зрелости, в 1825 году, Пушкин написал:

«Как материал словесности, язык славяно-русский[191] имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими[192]… В XI веке древний греческий язык[193] вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии… Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного;[194] но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» (выделено самим Пушкиным).