Побег

Итак, он ехал к самому господину автору. Олег нервничал, но страха перед встречей не испытывал. В конце концов они люди, а люди всегда могут договориться между собою, обсудить недоразумения, прийти к компромиссу. Олег представлял себе автора в легком летнем пиджаке, джинсах, с короткой седой бородкой, как говорила Катя. Так выходило и по самой книге, в которой чувствовалась некоторая претензия, не всегда, впрочем, отчетливая и оборачивающаяся вследствие этого пустой претенциозностью.

Главная проблема, с которой Олег ехал к автору, это, конечно, Геннадий. Пусть вернет его немедленно! Интересно, куда он дел беднягу? Где он его держит? Есть и другие вопросы. Олег поблагодарит автора за Петербург, за предоставленную возможность оживить в памяти годы юности. Но обязательно потребует ответа, зачем автор доставил Олегу такое горе Катиным отъездом. Что за мучительный эксперимент он осуществляет? Какой во всем этом смысл? Наверно, у автора имеется какое-нибудь объяснение.

Легко взбежав на второй этаж ресторана, Олег замедлил шаги. Дойдя до двери с номером пять, постучался и вошел. И остановился в некотором смятении.

В кабинете полубоком к двери сидел старик отвратительного вида. Седые космы его производили впечатление немытости, причем настолько сильное, что как только отвернешься от них, сразу возникало омерзительное желание снова вглядеться, чтобы поразиться, насколько же они не мыты. Вместо ожидавшегося летнего пиджака на старике красовался какой-то немыслимый клокастый свитер грязно-морковного цвета. Неприятное впечатление вызывали не дыры, в дырявом свитере как раз может наблюдаться определенный шик. Дело было в заношенной шерсти, свалявшейся в огромное количество мелких катышков.

Джинсы, действительно, имели место, но такие замызганные и промасленные, что возникало предположение, что они непременно оставят пятна на сиденье дорогого ресторанного стула.

Короче говоря, перед Олегом сидел бомж, причем бомж самой высокой пробы, так сказать, квинтэссенция бомжа.

В одном надо было отдать старику должное: не было характерного, соответствующего внешности запаха, он прямо-таки благоухал мощным ароматом одеколона «Русский лес». Аромат этот струился настолько щедро, что, кажется, где-то поблизости звучало щебетание птиц.

Лицо старика заслуживало отдельного абзаца. Левый глаз был поменьше и выглядел страшно утомленно. Он был все время прищурен. Морщин вокруг него было гораздо больше, чем вокруг правого, — очевидно, из-за постоянного подмигиванья девкам. Зато правый глаз ширился вовсю, он казался даже несколько преувеличенным; похоже, что он, в отличие от левого, старался преодолеть сонливое состояние от воздействия алкоголя, — вот и смотрел нарочито шире, чем нужно. Под глазами было по большому синему пятну, но то были не синяки, а свидетельства нездоровых почек (впрочем, почему бы и не быть синякам). Дряблые щеки были ужасны. Как это возможно, скажите, пожалуйста, для нормальной человеческой щеки: одновременно свисать и вваливаться? Такого, кажется, не придумаешь! Однако щеки старика делали это в точности. Под самыми скулами они сначала обнаруживали впадины (следы недоедания, возможно), а ниже, к подбородку висели складками, не сдерживаемые старческими мускулами и плохо маскируемые короткой седенькой бородкой. Кстати, эта бородка была единственной деталью, которая соответствовала Катиному описанию... Нельзя ни слова не сказать про нос, про кривой нос этого жуткого существа! Кривым нос был очень оригинально: в профиль он был якобы прям, но когда старик повернулся к Олегу, так сказать, анфас, кривизна обнаружила себя во всей красе. Нос оказался очень даже существенно искривленным, причем зигзагообразно, что говорило о том, что его хозяину когда-то сильно вломили, причем дважды, справа и слева. Что совершенно согласовывалось с общим его обликом.

Старик тоже разглядывал Олега. Продолжалось это недолго: заметив, что у Олега изменилось лицо и отвращение стало главным выражением, старик улыбнулся или, точнее будет сказать, изобразил улыбку, которая на деле выглядела просто пугающе.

— Гы! — грубо засмеялся он, не в силах сдерживать себя. — Гы! Гы!

— Ну, что это! — беспомощно заговорил Олег, вошедший в состояние шока и обратившийся не к старику, а куда-то вверх. — Я не хочу! Это не он! Не автор! Господи, я не хочу таких авторов! Это какая-то ошибка.

— Это издевательство, — пробормотал он уже старику. — Я не могу, это выше моих сил. Я просто сумасшедший. Авторов не существует!

И повернулся к двери. Но у него не получилось сделать ни одного шагу. Как когда-то ему не давали сказать реплику, какую он хотел, так сейчас отбирали возможность двигаться в направлении, в каком он хочет.

— Олег Михайлович! — возразил ему старик, словно ножом в спину. — Вы пока еще мой персонаж! Как же вы от меня уйдете? И куда? В романе больше ничего и никого сейчас нет, кроме этого кабинета номер пять.