Побег

И терпеть неизбежные вопросы, которые появятся? Ну уж, нет.

— Наверное, это ерунда, — сказала Вэл, пытаясь убедить себя. — Скорее всего, какой-нибудь случайный урод.

— Мы, конечно, получаем свою справедливую долю этого дерьма, хотя ты этого от меня не слышала. Мартин вернулся к своему айпаду. — Увидимся завтра, Банни.

Щепотка страха последовала за ней за дверь вместе со звоном колокольчиков. Вэл никогда не любила сюрпризов. Еще меньше ей нравились записки с сюрпризами и подарки.

Вэл обрадовалась, что Мартин не обратил на нее внимания, когда она уходила. Он мог бы заметить дрожь в ее руке, когда она подняла ее, чтобы помахать.

(Я надеюсь, ты помнишь, как бежать).

* * *

Осень в Сан-Франциско обычно стояла туманная и холодная. Даже днем не редко можно было наблюдать, как туман накатывает, чтобы поглотить вершины высотных зданий. Вэл поплотнее закуталась в пальто, пока шла, не сводя глаз с горизонта, как будто она не была ходячим мертвецом. Хотя ее никто никогда не беспокоил. Обычно даже попрошаек не было, а они приставали ко всем.

Может быть, ее прошлое написано у нее на лице, начертано в морщинах, которые начали преждевременно появляться вокруг ее рта и глаз. Сумасшедшая, наверное, можно было прочитать по ее лицу. Нестабильная.

Остерегайся.

Она позволила себе некоторые вольности со своей внешностью, чтобы соответствовать новому имени. Ее бордовые волосы ниспадали на плечи в полном беспорядке, на несколько оттенков темнее чем нужно для ее бледного лица. Брови тоже имели необычный оттенок, подведенные карандашом, чтобы выглядеть менее редкими, потому что они, в отличие от ее волос, все еще оставались огненно-рыжими. Левая была проколота. И ее губа тоже. И то и другое причиняло боль, но она не возражала.

Вэл знала, что ее психотерапевт не одобрила бы этого. У них состоялось много разговоров о самоповреждении и рискованном поведении, в основном по настоянию ее родителей. По словам доктора Шенкман, одна из причин, по которой пирсинг и татуировки могут вызывать привыкание, заключалась в том, что они были способом сублимировать это саморазрушительное поведение в нечто социально приемлемое.

Поведение, которое как оказалось сопровождается приливом эндорфинов.

— Возможно, ты захочешь рассмотреть возможность приема лекарств, — продолжила она, но не успела договорить. — Я знаю, что тебе это неприятно, но…, — как Вэл спокойно встала со стула и вышла из комнаты, грубо хлопнув дверью за собой.

На следующий день она записалась на татуировку на запястье.

«Я, черт возьми, не сумасшедшая, — сердито подумала она. — А если так, то это он сделал меня такой».

Гэвин считал, что трагедия ей к лицу: юная мисс Хэвишем, одетая в изъеденные молью лохмотья своих разбитых надежд, как растерзанная невеста. Сначала она подумала, что он жаждал погони или острых ощущений победы, но, хотя и то, и другое могло быть правдой, именно ее унижение доставляло ему настоящее наслаждение. Физические, психологические, сексуальные — его любимыми играми были те, в которые он играл с ее головой.

Но при этом он хотел, чтобы она выглядела прилично, даже когда разваливалась на части. Он несколько раз приносил ей одежду — дорогую на вид одежду, которая была облегающей, но не обтягивающей и создавала ауру девичьей опрятности.

Может быть, именно поэтому она так изменилась. Теперь никто не назвал бы ее женственной или опрятной. Однажды, выходя из туалета бара в редкий вечер, Вэл была поражена собственным отражением. «В чем ее проблема?» — она задавалась вопросом, сильно потрясенная смертельным взглядом темноволосой женщины, уставившейся на нее, только чтобы понять, когда выражение лица незнакомки сменилось отчаянной паникой, что она смотрит на себя. Это было зеркало, а не окно.

Да, Гэвину было бы неприятно видеть ее сейчас, но он, вероятно, рассмеялся бы. Вся эта броня ни к чему не привела. Под пирсингом (у нее был еще один в носу и еще несколько в местах, не подходящих для воспитанной компании), темными волосами и отношением «отъ*битесь от меня», она все равно оставалась той же дрожащей молодой трусихой, которая обрекла своих друзей на смерть.

«Ты никого не обманешь, моя дорогая, а пирсинг только выдает тебя».

Вэл сжала плечи и попыталась отгородиться от воображаемого голоса, направляясь в один из маленьких открытых супермаркетов.

(Plus ça change, plus c’est la même chose).

Чем больше мы меняемся, тем больше остаемся прежними.

Она провела пальцами по запястью, когда порыв холодного заплесневелого воздуха обдал ее. Она набила там эту фразу чернилами, поверх тонких вен. Да, это были его слова, но она выбрала их как напоминание себе — и предупреждение.

Вэл изменилась, и не так, как он хотел. В классической традиции рассказов о чудовищах Гэвин был побежден своим собственным творением.

Она победила гроссмейстера в его собственной игре.