Побег

Чтобы не видеть их, он скрестил руки на столе и положил на них голову. И только когда услыхал шум в сенях и встрепенулся, понял, что спал. Всего-то восемь-десять минут, но так глубоко, что тело совершенно об­мякло, а перенапряженные нервы расслабились.

– Все, боле я тебе не слуга, – просипел дед Василий и, опираясь на Майю Петровну, скрылся в спальной каморке.

Супруги не поздоровались. Не до того было, чтобы обмениваться приветствиями. Смотрели глаза в глаза – страдание в страдание.

– Дошел все-таки… – сказала она.

– Дошел.

– Одичал-то как, господи!..

Он поднялся и ждал, весь отдавшись огромному об­легчению, что Майя наконец рядом.

– Знаешь, Миша, ты на разбойника похож. На само­го настоящего.

Слабо улыбнувшись, она преодолела те несколько шагов, что их разделяли, погладила его бритую голову и заросшие щеки.

Багров беспомощно поник и уткнулся головой в пле­чо жены.

– Майка… Маечка… Маюшка моя… Единственная… – Начал целовать ее руки, лицо. – Грязный я… колючий… противный?

– Да, побрить бы не мешало. С одеколончиком… По­годи, Миша, дай раздеться, натоплено здесь.

С детской счастливой улыбкой Багров наблюдал, как она вешает пальто, медленно снимает платок.

– Не могу долго зла на тебя держать. Ведь уж такой был злой, такой злой, а увидел и…

– И слава богу, Миша, зачем злиться?

Она обернулась, таким знакомым движением утопила шпильки в пучок.

– Маюшка! – рванулся Багров, прижал к себе (осторожно, только чтобы ощущать ее реальность). – Тоской я по тебе изошел… Словно сто лет минуло…

– Но я же совсем собралась, Миша! Носки шерстяные купила, белье, еще что-то… Уже билет был. Если ты хотел меня видеть… не потому же ты сбежал, что… просто соскучился!

Он отвернулся, радость на лице стала меркнуть.

– Миша, ты что-нибудь там натворил?

– Я-то ничего не натворил.

– Неужели без нее, проклятой, не вытерпел? – кивнула Майя Петровна на бутылку.

– Чего я не вытерпел, мы сейчас разберемся, – постепенно к нему возвращалось прежнее напряжение. – Садись, рассказывай, как без меня жила.

– Обо мне ли теперь речь, Миша!

– Именно что о тебе. Рассказывай, а я в глаза смотреть буду.

Они сели друг против друга к столу. Майе Петровне так необходимо, так насущно было выяснить, что стряслось с мужем, но знала: раз уклоняется, донимать пря­мыми вопросами бесполезно, надо повременить.

– Ну, смотри… – согласилась она. – Только расска­зывать почти нечего. Что было – я писала.

– Лучше без меня в доме-то? Или хуже?

– Тихо, Миша.

– Тихо… Ну, дальше?

– Катя все с Виктором Зуевым. Целуются по углам напропалую. Я думаю, пусть, а? Он парень хороший.

– Ладно, пусть.

– Третьего дня у твоих была. С матерью погоревали вместе, а отец так ругается – страшное дело. Даже про ревматизм забыл.

Все это Багров пропускал мимо ушей.

– Что все про других? Про себя скажи.

– Не разберу, чего ты добиваешься… Ну, живу день за днем. Бабы в глаза жалеют, а за спиной – кто как. Клиен­ты чаевые суют – на бедность, видно. Участковый загля­дывал – велел непременно про тебя заявить, если что… Еще рассказывать?

Надвинулся момент главного объяснения, а у Багро­ва – хоть тресни! – слова не шли с языка. Он плеснул пальца на два водки в стакан. Голодный желудок мгно­венно всосал и выбросил отраву в кровь, и Багров сумел выдавить:

– Загорский как изволит поживать?

– Загорский?..

Майя Петровна не удивилась вопросу, то был один из привычных заскоков мужа; но испытала секундную рас­терянность, оттого что всплыл в памяти совсем недавний разговор о Загорском с Леной.

– Не знаю, кажется, поехал куда-то.

– А говоришь – «не знаю»!

– Тут про всех все знают, – возразила она.

– Именно! И захочешь утаить, да не удастся, Майя Петровна!

Он возбужденно закружил по комнате. Майя Петров­на все еще не могла взять в толк, что с ним происходит.

– Миша! Ты много выпил, что ли?

– Пустяки я выпил.

– Тогда не пойму… Как будто играешь. А игрушки-то живые – Катя, ты, я. И всем больно!.. Я хочу знать, что случилось. Ведь все очень серьезно, Миша! А мы – о чем говорим? Бабы, клиенты, теперь еще Загорский!

Багров сел на место, сжал пустой стакан. Произнес с ненавистью, отбросив все недомолвки:

– О нем и говорим. О нем да о тебе.

– Что?!.. Так вот с чем ты шел! – ужаснулась она.

– Да. С тем шел, с тем и пришел.

Излишне и уточнять, зачем пришел. Если уж ударился в бега, прорвался через полстраны – ясно, что у него на уме.

Сидит против нее, между воспаленных красных век – мрак и безумие. Прощается с ней, готовясь переступить последний рубеж. Ее муж. Чуждый, будто бесом одержимый… и несчастный. Господи, как она устала искать выхода, бороться! Но она за него в ответе, не может оставить на съедение самому себе.

Когда Майя заговорила, Багров изумленно дрогнул от тихого сострадательного голоса:

– Ну что у тебя за судьба, Миша?.. Зачем все так нелепо… Всю жизнь шиворот-навыворот, шиворот-навыворот… Даже воз черемухи – в сущности, тоже нелепо…

– Это к чему?

Он ждал оправданий, покаяния. Может быть, под всеми завалами ревности, ярости, обид тлело желание простить. Ее, не его, нет.

– К тому, что зря ты шел, Миша. Ничего нет. Ничего. Пусто.