Побег

Я наконец разобрал, чем он так увлечен: он играл в дартс, только вместо мишени использовал парадный портрет Лисецкого, висевший у нас в холле. Поставив его на тумбочку и прислонив к стене, Виктор сосредоточенно метал в него дротики.

— Ты про обыск расскажи, — подсказал Вася.

— А чего тут рассказывать? У Храповицкого дома нашли два боевых патрона от пистолета Сечкина! Их почему-то в холодильнике обнаружили. Вова, видать, ими водку закусывал.

— За холодильником, — поправил Вася со знанием дела. — Будто бы закатились они. Хотя ясно, кто их туда закатил. Заместитель Поливайкина тоже не сомневается, что патроны подложили. Храповицкий же с «Макаровым» ходит, как и все мы. А тут — от Сечкина. Получается, что он нелегально прятал боеприпасы. Бред!

Сообщение и вправду звучало абсурдно. Дело в том, что у Храповицкого дома был целый склад разного оружия, естественно, законного. Савицкий держал в штате отдельного человека, который занимался исключительно оформлением ружей и клинков: их покупали партнеры по всему миру. С этим у него всегда было как в аптеке. Два патрона от пистолета Стечкина были Храповицкому ничуть не нужнее, чем, допустим, Лихачеву балалайка для проведения служебных совещаний.

Виктор размахнулся и со злостью всадил дротик в нос губернатора.

— Цирк! — фыркнул он. — Храповицкому, поди, шьют хищения в особо крупных размерах, сотни людей трясут, а подсовывают какой-то заржавевший патрон. Хоть бы уж деньги подбрасывали. Тугрики, например. Незаконные махинации с монгольской валютой, серьезное, между прочим, преступление. Карается расстрелом. Странно, что они до сих пор с обысками ни ко мне не приходили, ни к Васе. Думаю, на днях заявятся. Специально по всему дому презервативы разбросаю, пусть собирают.

— Я с лета свои квартиры вычистил! — похвалился Вася своей предусмотрительностью. — Ценности за границу отправил. Что не жалко, здесь попрятал.

Я невольно взглянул на Васю внимательнее. Летом еще никто из нас не предвидел такого развития событий. Возможно, Вася был и не таким уж романтиком, каким я его считал. Во всяком случае, в вопросах личной безопасности и сохранности собственного имущества.

— Если захотят закрыть, все равно закроют, — убежденно заметил Плохиш. — Прячь — не прячь.

— Меня человеческая подлость убивает! — вдруг с чувством воскликнул Вася. — В воскресенье у нас весь город на празднике гулял. Благодарили, целовались, в вечной любви клялись. Всю неделю к нам на прием ломились. И вдруг — как топором обрубило. Сижу в кабинете, телефон то и дело к уху подношу, думаю, может, сломался? Нет, гудит. Пошел к Виктору, а в коридорах пусто. Если и встретишь сотрудника, так сразу в сторону шарахается. У Виктора в приемной секретарша ногти красит. Кроме нее и охраны — ни души!

— А ты чего ждал? — отозвался Виктор. — Что они нас спасать бросятся, что ли? Раньше к Храповицкому очередь выстраивалась, а теперь к Лихачеву. Тебя сдавать. Я сегодня весь день Лисецкому названивал — без толку. Мобильный отключен, помощник говорит, его нет в Уральске. Я даже Николашу к поискам подключил — все равно без толку. С Ваней Вихровым пробовал связаться — он занят. Позвоните позже. С прокурором области — та же история. Щетинский — и тот занят, представляешь? Ты случайно не знаешь, чем может быть занят Щетинский? А то я уже голову сломал.

— Ну, Лисецкого, и правда, здесь нет, — вставил Плохиш. — Говорят, он в Москву улетел, как раз по этому вопросу. Я сегодня в областную администрацию заскакивал, все только на эту тему и жужжат.

— Злорадствуют? — вскользь поинтересовался Виктор.

— Само собой!

— Вы Андрею кассету покажите, — спохватился Пономарь. — То, что вчера в новостях было.

— Да чего там смотреть? — брезгливо поморщился Виктор. — Ничего умного все равно не говорят.

— Пусть глянет, — поддержал Пономаря Плохиш. — Он все же в телевидении больше нас рубит. Может, вку-рит, откуда ноги растут.

Виктор взял пульт дистанционного управления и включил огромный монитор, висевший над барной стойкой. Все повернулись к экрану.

— Это в ночном выпуске по НТВ проскочило, — объяснял он мне, отматывая пленку в поисках нужного места. — Кто-то из нашей пресс-службы случайно записал. А, вот.

Съемка была служебной, ужасного качества, причем делалась на бегу. Она начиналась с эпизода, когда люди в масках выволакивали на улицу Храповицкого, заломив ему руки за спину. Камера прыгала, ее то и дело закрывали чьи-то плечи, спины и иные части тел. Слышались уличные шумы, хрипы и отрывистые выкрики. Лица Храповицкого было почти не видно. Чувствовалось, что он упирается. Спускаясь с крыльца, он рванулся в сторону, и автоматчики сбили его с ног. Он упал на мокрый, в лужах, асфальт, и они навалились сверху. Затем, бранясь, его подняли и потащили дальше.

Я ощутил болезненный укол и инстинктивно отвел глаза, словно нечаянно подсмотрел что-то запретное.

— Уроды! — пробормотал Пономарь, видимо, испытывавший то же, что и я.