— В эти золотые клетки вы сами лезете, прямо в драку! Попробуй вас в них не пусти, — возразил Виктор, недовольный тем, что его то и дело отрывают от экрана. — И не выгонишь вас отсюда, пока вы другую клетку себе не найдете, еще золоченее. Вот мы с Андреем уже битый час тебя выпроваживаем. Летела бы себе на здоровье, пташка вольная, куда глаза глядят. Как же, дождешься от тебя! Кстати, о простых человеческих отношениях. Ты огурец соленый хотя бы можешь найти?
— Мы держим только свежие. Соль вредна для организма. А соленым огурцом закусывают одни колхозники.
— А я кто, по-твоему? Рабочий, что ли? Я и есть колхозник.
— А Вовочка говорит...
— Пусть Вовочка теперь соседей по камере учит, — грубо оборвал ее Виктор, которому, очевидно, надоело с ней препираться.
При этих словах Олеся разрыдалась.
— Короче, — теряя терпение, проговорил Виктор, — у тебя есть два варианта: либо ты съезжаешь в течение одного часа самостоятельно и добровольно, либо тебя вывозит отсюда охрана.
— Ты не посмеешь! — выкрикнула Олеся. — Я останусь здесь!
Виктор взял станцию.
— Первый — второму, — проговорил он обычные позывные. У нас шеф всегда был первым, а начальник охраны — вторым.
— На связи, — отозвался голос.
— Зайди на минутку, — велел Виктор.
— Свинья! — зашлась Олеся. — Свинья!
— Похож, да? — без любопытства осведомился Виктор. — Это я просто трезвый с утра. А когда выпью, то вполне интеллигентный человек. Даже умный, если не приглядываться.
— Андрей! — обернулась ко мне Олеся. — Скажи же ему, чтобы он прекратил!
Оказывается, все эти годы она знала мое имя, просто скрывала. Я был тронут.
— Виктор, прекрати! — попросил я.
— Пошел ты знаешь куда?.. — вяло отозвался Виктор. — А то сам ее отсюда вытаскивать будешь.
Видя, что помощи ждать неоткуда, Олеся, плача, убежала наверх. Виктор твердо отдал необходимые наставления охране, которая должна была обеспечить переезд, после чего мы заглянули в подсобку, где пожилая опрятная домработница в фартуке гладила простыни.
— Тебя как кличут, родная? — спросил Виктор.
— Люба, — ответила она, поднимая круглое серьезное лицо. — Да вы уж меня раза два спрашивали, когда к Владимир Леонидычу приходили.
— А ты меня тоже спрашивай, — разрешил ей Виктор. — Глядишь, и познакомимся. Суть такая, Люба. Чтобы через два часа никаких следов чужого пребывания здесь не было. Понятно?
— Чего ж не понять-то, — самодовольно фыркнула Люба. — Чай, нам не впервой. Семейство, значит, к Владимир Леонидычу возвращается? Это правильно. Кто ж его еще в такую минуту жизни поддержит!
Чувствовалось, что отношения с Олесей у нее не сложились и что Любе Олесю не жаль.
— Чего он только в ней нашел? — ворчал Виктор, когда мы в его громоздком «Хаммере» тронулись в аэропорт. — Лошадь и лошадь. И ума — как у лошади, даже еще меньше.
Баб, что ли, мало вокруг симпатичных? Не понимаю, зачем такую кобылу рядом с собой терпеть!
Обсуждение чужих вкусов я считаю пустым занятием, к тому же всегда радуюсь, если не нахожу привлекательной девушку приятеля, а он, в свою очередь, равнодушно смотрит на мою. С Храповицким, например, мы лишь однажды сошлись во взглядах на женскую красоту. Это было с Дианой и закончилось дурацкой дракой.
Кстати, тон Виктора, когда он упоминал Храповицкого, заметно поменялся, стал более фамильярным, что ли.
— Я его вообще не понимаю! — продолжал Виктор, переходя к широким обобщениям. — Вот он рвется командовать, все равно чем: хоть заводом, хоть баней, лишь бы власть ни с кем не делить. А чего в этом хорошего? Захват новых территорий — это я одобряю. Тащи все, что плохо лежит, чем больше — Тем лучше! Но зачем же самому на хозяйство садиться? — он состроил гримасу. — Глупо. Полководец должен заниматься стратегией, а не телеги в обозе считать. Я последние три месяца его замещал, рулил всем нашим колхозом. Отпахал, между прочим, по полной программе, как Храповицкому и не снилось. Сейчас меня ночью разбуди, спроси какую хочешь ерунду по нашему производству, я тебе, не задумываясь, отвечу. Любую цифру назову. И на фиг, скажи, это мне надо?!
— Не понравилось? — спросил я с любопытством.