Побег

Между тем только после удаления Порывая и появилась возможность привести развалины Каменца в порядок по-настоящему. Однако не это важное обстоятельство сказалось на судьбе Золотинки. Сама по себе любовь к порядку, сколько бы ни упражнялись в ней пигалики, не спасла бы девушку, когда бы в последнем столкновении с Рукосилом она не проглотила почтовое колечко Буяна. Так что, если быть точным, Золотинку спасла не любовь к порядку, одно из самых несносных свойств пигалицкой натуры, а скорее уж любовь к переписке — не менее того распространенный среди этого племени недуг.

Обследуя покинутый замок, пигалики с самого начала обнаружили немало любопытного и поучительного. Поэтому они не ослабляли усилий, не теряли терпения, заново пересматривая, перебирая и даже просеивая оставшееся за Порываем каменное крошево. И в итоге этой кропотливой работы воскресили к жизни трех заколдованных, одним из которых оказался обращенный в жемчужину Поплева. Но Золотинку нельзя было отличить от каменной дребедени. Да ее и не искали, не искали здесь, во всяком случае, в развалинах.

Золотинка обнаружилась, когда пришла весна и ушел Порывай. Смерзшийся снег еще крепил груды щебня и битой кладки, но обок с глыбами грязного льда зеленела трава. Всюду стояли лужи. И тут ничего не упускавшие пигалики нашли в талой воде свое собственное почтовое перышко. Это было отправленное Золотинке в Толпень письмо. Выходит, слованская государыня не получила своевременно известия о том, что названный ее отец Поплева найден и расколдован? Почтовое колечко Буяна она потеряла?

Естественное предположение это, как впоследствии выяснилось, оказалось верно наполовину. Потому что с момента превращения Зимки в Золотинку почтовых колечек стало два, и одно из них, то, что очутилось в животе Лжезолотинки, довольно скоро пропало. Получив вместе с чужим естеством проглоченное колечко, Лжезолотинка самым естественным и обыденным образом с ним рассталась, нимало об этом не подозревая. Непрожеванное колечко осталось в лесной чаще неподалеку от горной дороги. Другое колечко, колечко Золотинки, сохраняло качество почтовой метки, находясь уже внутри каменной глыбы. И перья пигаликов летели к той метке, что ближе, — в развалинах Каменца.

Все это вполне обнаружилось и разъяснилось задним уже числом. А тогда, поначалу, опознав в луже свое почтовое перышко, пигалики не видели надобности особенно ломать голову. Дальнейшее напрашивалось само собой. Написали еще одно письмо, всего в строчку: «испытательный запуск», и перышко осело тут же, у груды развалин на месте Старых палат. Через восемнадцать часов кирки и ломы пигаликов открыли под полуторасаженным слоем битого камня черное базальтовое изваяние, изображающее собой горделивую красавицу без руки и без носа. Испытательные перья прилегли к ней где-то возле пупка.

Золотинка вздрогнула. Взору предстали лица, как-то особенно, до уродства выразительные, — скоморошьи хари. Но она не удивилась, не выказала любопытства даже настолько, чтобы повести глазами и осмотреться. Представшее ей зрелище не имело смысла. Ничего не значили лица, не казались они ни уродливыми, ни красивыми, ни внимательными, ни встревоженными — никакими. Золотинка не понимала лица так же, как не понимала густое яркое небо над собой. Не сознавала она и самую свою способность видеть, на что, кажется, трудно было не обратить внимания после той вечной ночи, из которой она тихо выплыла. Но Золотинка не сознавала и ночи. Сотворенная из небытия, она не сознавала себя.

Словно спохватившись, пигалики засуетились, расстелили плащи и взялись в несколько рук приподнять девушку — она лежала на каменном мусоре, в том самом месте, где только что громоздилось черная базальтовая уродина. Пока ее ворочали, взор Золотинки, смещаясь, захватил развалины, новые лица, плечи и человечков, вскарабкавшихся на косогор из обломков, чтобы засматривать сверху, через головы товарищей. Она увидела далекий покрытый мелким кудрявым лесом склон горы. Но ничего этого не поняла, как не понимает младенец, и только после того, как пигалики положили ее, бережно придерживая, на подстилки, застонала и шевельнула ногой.

Жизнь возвращалась через боль.

Золотинка приподнялась, охнула, нечаянно опершись на обожженную ладонь. Тупо уставилась на обнаженное бедро. Горели ладони. Нога саднила и горела.

Золотинка жалобно скривилась, не особенно хорошо, впрочем, постигнув взаимосвязь между болезненными ощущениями и кроваво-грязными ссадинами на колене.

Усилие утомило ее, она откинулась, отметив угловатые камни под спиной, но на этой мысли не задержалась.

— Как мы себя чувствуем? — донесся умильный голос. Золотинка не отвечала.

То была душевное и телесное отупение, которое наступает после долгих, превышающих человеческие силы страданий. Золотинка лежала на камнях, не испытывая потребности подвинуться, не имея сил даже на то, чтобы опереться на воспоминания — смутно присутствующие рядом с тупой действительностью.