Побег

Так понимал Поплева, пробираясь полевыми тропами сбоку столбовой дороги. С философическим благодушием дозволял он всем этим счастливцам — боярам, окольничим и первенствующим дворянам — развлекать себя зрелищем их любопытного обихода. Предвосхищая долгожданную встречу, Поплева лишь усмехался, когда наблюдал весь этот суетный тарарам, блеск и треск, которым окружила себя одна молоденькая рыбачка из Колобжега. Вчера ведь еще, кажется, хватало ей завораживающей бесконечности волн, которые с грохотом падали на песок и раскатывались, слизывая торопливо нарисованных человечков. «Суй лялю!» — лепетали ее непослушные детские губки…

Поплева вспомнил, и лицо его смягчила улыбка, явившаяся из далекого прошлого, — снисходительная и нежная.

Воспоминания пробуждали в большом бородатом человеке застенчивость, которая мешала ему настаивать на родстве с государыней. Перебросившись словом с несговорчивыми стражниками у тройных садовых ворот, где кончалась дорога из Толпеня, Поплева возложил надежды на случай. В самом умиротворенном настроении он слонялся среди зевак и прислушивался к дуновениям сладостных звуков, доносившихся из-за высокой каменной ограды, заключавшей в себе зелень ухоженного сада. Музыка навевала нечто несбыточное и счастливое.

В празднично настроенной толпе говорили о щедрости юной государыни.

С улыбкой на устах Поплева так и заснул, прикорнув в укромном местечке под стеной. Когда он очнулся, солнце стояло высоко, сместившись только на час или два. Все, однако, переменилось. Степенный народ, что угощался по зарослям своими запасами съестного и выпивкой, с визгом и хохотом веселившаяся на лугу молодежь, коробейники с неуклюжими подносами на ремнях — все устремились к дороге. Вырвавшись из ворот, шибкой рысью скакала в растекающейся пыли конница, за ней грохотала длинная карета восьмериком и разносились крики:

— Да здравствует государыня!

— Золотинка! — опомнился Поплева, вскочил, подхвативши котомку, и бросился бежать, хоть и видно было, что опоздал. В золотистых отблесках стекол ничего нельзя было разобрать, где-то там пропало, растворившись в зеркальных отражениях, родное лицо.

За каретой снова валила конница — латники и легкомысленно разряженные дворяне в лентах, кружевах и разрезах. И другая колымага вылетела из ворот под уханье вершников, свирепые вскрики кучера, щелканье кнута и посвист малых плеток. Набегающим топотом копыт, грохотом и дребезжанием возвещала о себе следующая упряжка — поезд растянулся на полверсты.

— А государь? Где государь? — возбужденно перекликались зрители. Никто ничего не знал наверное.

Поплева заметался, пропуская одну карету за другой, и когда показалась последняя — открытая колымага под навесом, битком набитая какими-то расхристанными людьми с трубами, барабанами, гудками и волынками, — Поплева решился и со всех ног помчался по обочине, подгадывая, как бы это вскочить на ходу.

Шумливая братия в колымаге с одобрением следила за внезапной побежкой прыткого старца. Гудочники, барабанщики и трубачи возбужденно загалдели, заспорив между собой, как скоро «старичок сдохнет». Поплева, приноравливаясь запрыгнуть сбоку, опасался, однако, попасть под огромное, в человеческий рост колесо, что катилось без остановки и послабления, нагоняя его сзади. Наконец, догадался он бросить в чьи-то руки котомку и поотстал, чтобы настигнуть повозку со стороны задка, где, свесив ноги, пристроились не поместившиеся в переполненный кузов скоморохи.

И таково было заразительное действие отчаянных усилий Поплевы, что скоморохи, щедрый народ, не задумались протянуть руку помощи. Некоторое время Поплева бежал на прицепе — задыхаясь, из последних сил, борода встрепанная, глаза безумные — тут подхватили его за пояс и вздернули, недолго проволочив носками сапог по земле. Взвалили животом на перекладину, а потом, не удержавшись от озорства, перекинули кулем под обочину кузова.

— Спасибо, ребята! — просипел Поплева, не разобравшись еще толком, где верх и низ.

Колымага тряслась, не сбавляя ходу, только спицы мелькали и вилась пыль; взгляд встречал смеющиеся лица. Всклокоченные волосы, багровая рожа и открытый рот, точно так же как необычное одеяние Поплевы, придавали ему несуразный вид, который окончательно расположил скоморохов в пользу незнакомца.

— Куда вы так несетесь? — спросил он, едва переменив положение вверх тормашками на обратное.

Ответом был общий хохот.

— Имейте в виду, ребята, это сбежавший из пруда морской бог Переплут. — Сходство с языческим божеством увеличивала, вероятно, обильно проступившая на лице деда испарина.

— Переплут? Ясное дело. Он опять заплутал.

— Плутишка запутался в чужих плутнях! — так быстро перебрасывались они словами, что, вертя головой, Поплева заботился лишь о том, чтобы различать скоморохов между собой.