Стражники придерживали его, опасаясь буйства, но сопротивление было уже невозможно. Удаливши меч, они приготовили укрепленные медными кольцами и пластинами кожаные ножны.
— Дай я, дай я! — горячился рослый и рукастый детина с необыкновенно маленькой для размашистых плеч головой. После недолгой борьбы с товарищами он овладел орудием и аж передернулся в предвкушении удовольствия.
— Только не очень, — пробормотал тут глядевший со стороны дворянин, — новые сомнения омрачили его и без того унылую душу. Не в силах избавиться от недобрых предчувствий, он опять начинал склоняться к полумерам, совершенно неуместным при любых обстоятельствах — сводилось ли дело к тому, чтобы слегка высечь отъявленного мошенника и самозванца или же чтобы смягчить наказание государеву тестю.
Не очень! Да куда там не очень! При радостных ожиданиях густо толпившихся зевак?
И-ах! — врезал детина. И вломил! И всыпал! С оттяжкой и со вскриком.
Поплева же изумленно вздрагивал.
Развязанный, он поднялся, не замечая толпы, с бесстыдной обстоятельностью подтянул штаны и оделся. Окинув затем взглядом настороженные, глумливые рожи стражников, он сказал:
— Все могу простить, кроме палачества добровольного, — и кивнул ухмыльнувшемуся в ответ детине.
— Просто глупое недоразумение! — сказала государыня, явившись в проеме двери. — Кабатчик дурак, он все напутал. Пойдемте, — резко добавила она.
Оборвалась на забывшемся барабане музыка. И государыня оставила харчевню, не соизволив успокоить сбитую с толку свиту. Только у самой кареты перед крутой подножкой она задержалась взглядом на юном Дивее и одними глазами… велела? Разрешила? Поманила? Он подал государыню руку и замешкал у дверцы, чтобы получить разъяснения.
— Садитесь со мной, Дивей, — сказала Лжезолотинка, недовольная задержкой.
Они остались вдвоем, дрогнули и поплыли по сторонам кривые стены и окна с прильнувшими к ним лицами. Зимка похлопала по подушке, повелевая юноше перебраться с переднего сидения ближе. И он опустился рядом, необычно молчаливый и встревоженный, напряженный и застылый — не в силах уразуметь оказанную ему честь.
— Вы очень меня любите? — спросила она, бросив беглый взгляд на собеседника и, тут же о нем забыв, уставилась перед собой отсутствующим взглядом.
Обычные развязность и красноречие оставили Дивея. Совершенно ясный вопрос поверг его в замешательство, которое можно было бы понять и в оскорбительном для государыни смысле, когда бы она и в самом деле придавала значение ответу. Но она глядела перед собой сузившимися глазами, большой рот сложился жесткой складкой.
— Могу ли я доказать любовь делом? Позволено ли мне будет доказывать? — скованно сказал Дивей.
— Да, позволено, — отрывисто возразила государыня, не поворачиваясь к собеседнику. И на этом опять о нем забыла, повергнув в еще большее недоумение.
Краска разлилась по нежным щекам Дивея. В повадке обнаружилось нечто деревянное. И при сильном толчке кареты, как деревянный, не умея сохранить равновесие, он неловко привалился к Золотинке, попав губами на открытое плечо. И еще раз ткнулся — в лилейную шею.
Она глянула распахнутыми глазами… но ничего, казалось, не поняла. Хотя последовавшие затем слова противоречили этому впечатлению:
— Если вы так меня любите, — Золотинкиным голосом сказала Зимка, — можете вы убить человека? Для меня.
— Кого? — с облегчением встрепенулся Дивей. В деревянной голове его все шло кругом, он мало что понимал.
— Этого… который в харчевне.
— И только-то?
— Но требуется ловкость, — заговорила она со страстным напором и горячностью, как если бы объяснялась в любви. — Все должно произойти вроде бы случайно, никто не должен и заподозрить…
— Понятно! — воскликнул Дивей и попытался повторить поцелуй, но государыня отстранила вздыхателя локтем.
— Чтобы и тень подозрения не пала на мое имя. Да и на ваше тоже. Наймите людей, возьмите надежных слуг… какая-то пьяная ссора. Не знаю, как это делается. Кувшином по голове, ножом под ребро… в суматохе. И все. Этот человек проходимец. Он оскорбил меня.
— Но это ведь не ваш отец?.. — Вновь возникшая доверительность давала как будто бы право и на такого рода вопрос, но Дивей запнулся, сообразив, что очень уж далеко зашел.
Она нахмурилась:
— Как это в голову пришло! Конечно же, нет. Проходимец и вымогатель. Сделайте, что я сказала, вот и все. — Необходимость вступать в объяснения злила ее.