Побег через Атлантику

– Ты никогда не упоминал о планах с такими звучными названиями – «Полёт орла», «Огненная Земля». Как романтично и таинственно! Но ведь я имею право о них знать? Хотя бы в угоду женскому любопытству?

– Такое любопытство многим стоило жизни. Даже бедняге Канарису.

– Это которого повесили? Он, кажется, был начальником разведки Абвера? Я видела его всего пару раз, и над ним всегда парил загадочный ореол таинственности. Он ведь тебя предал?

– Канарис тоже хотел знать о планах со звучными названиями. И даже сумел копнуть слишком глубоко. Но он не входил в круг посвящённых. Тогда ненавидевший его гестаповец Мюллер сфабриковал «Дневники адмирала Канариса» и притянул за уши моего главного разведчика к июльскому покушению. Как жаль, что я узнал об этом слишком поздно. Мартин говорил, что Мюллер не удержался, чтобы напоследок окончательно не унизить адмирала – он повесил его голым. В грязном подвале на деревянной балке.

– Какой ужас! – по-кошачьи обвила руками шею Гитлера Ева. – Но ты ведь меня не повесишь? Тем более голой? А о каком золоте говорил Борман? У нас есть золото?

– Тебе эта информация ни к чему.

– Но, Ади, я твоя жена, и хочу знать – насколько я богата?

Поняв, что отвертеться не удастся, Гитлер нехотя отложил конверт и прижал её ладони к груди.

– Послушай, моя дорогая Ева, – это не наше золото. Оно принадлежит партии. В Первой мировой войне мы проиграли, но тогда немцы не думали, что надо всегда откладывать на чёрный день. На возрождение Германии и нации. Версальский договор поставил нас на колени и сделал нищими. Но потом пришёл я и моя партия. Наученные горьким опытом, мы учли все ошибки. И как только появилась угроза Третьему рейху, возникла необходимость готовить пути отхода и запасы на худшие времена. Этим занимался Борман.

– Он вывозил золото Германии в Аргентину?

– Не только. Золото чаще переводилось в валюту. Во многих банках мира есть тайные счета партии.

– Ади, я догадываюсь, о чём ты говоришь, – вдруг осенило Еву. – Ты всегда слыл аскетом и беззаветно служил Германии. Но Борман… ты всё это время в нём ошибался и недооценивал его коварство. Герман говорил, что твой секретарь бесстыдно наживался на твоём имени. Он даже ввёл налог на использование изображения фюрера – от плакатов до почтовых марок. Ещё он брал вознаграждения от промышленников за каждую тонну нефти и стали, тоже прикрываясь твоим именем.

– Тебе это говорил Фегелейн? – хмыкнул Гитлер. – А он не подумал, что Борман мог так поступать в интересах партии?

– Ты опять его защищаешь? Но ты же видишь, что он пытается тебя обмануть! Ты же сам сказал, что Борман затеял собственную игру. Это же ясно даже мне – он хочет увести тебя в тень и прибрать власть и золото к своим рукам.

И тут Еву посетила ещё одна догадка. Она закрыла глаза, стараясь в деталях вспомнить тот день.

– Погоди! Но ты же едва не застрелился сам и не застрелил меня?

– Придуманная Борманом комедия для публики в стиле: «Уговорите меня жить, иначе я покончу с собой». И мы её отлично разыграли. Так он хотел сохранить моё лицо. Это тоже входило в план «Полёт орла».

– Хитрец! Как на него похоже. Ади, но ты мог хотя бы предупредить меня. Я едва не умерла от страха. Да и седых волос это мне прибавило. А кстати, кто эта Дуарте? Возможно, мне с ней стоило бы подружиться? Женщины всегда понимали друг друга лучше, чем мужчины. Если она сумела взять за горло Бормана, то она уже мне симпатична. А этот Перон? Он действительно у неё под каблуком?

– Перон, Перон… – задумавшись, вдруг потемнел лицом Гитлер. – Хуан, как и я, не был аристократом, а потому был мне ценен вдвойне. Он вырос в седле, с ружьём в руках, на продуваемом всеми ветрами юге – «Диком Западе» Аргентины. Я следил за каждым его шагом, помогал, читал его речи. Он, как и мой Дуче, взрастал и впитывал зёрна идей национал-социализма по крохам, из моих рук. Когда Хуан сказал, что аргентинские рабочие выросли скотами в стаде и таковыми и умрут, и для того чтобы держать их в узде, достаточно дать им еду, работу и законы, я понял, что мой Перон познал основы политики и на него можно смело поставить всё. Он прошёл хорошую школу. Но если Борман говорит правду, то я начинаю в нём сомневаться. Никому нельзя верить. Никому.

– А как же я?! – воскликнула Ева.

– Тебе я верю, – улыбнулся Гитлер.