Побег генерала Корнилова из австрийского плена

Когда меня приблизительно через полчаса снова привели в канцелярию, где составлялся протокол, здесь уже было много офицеров, и я увидел на столе разобранный фонарь и разорванный кошелек. Их испытывающие устремленные на меня взоры не предвещали ничего доброго. Мне было приказано раздеться, после чего моя одежда была тщательно просмотрена и подкладка вырвана. Я чувствовал катастрофу, но еще не уяснял создавшегося положения.

Лишь после того, как офицер, просматривавший мои вещи, задал мне вопрос, где находится генерал Корнилов, я понял, что мое положение весьма незавидное. Я не мог уяснить, каким образом они узнали о нашем деле. Только когда офицер объяснил мне, что при просмотре моих вещей он нашел в моем электрическом фонаре листок красной бумаги, которой была обмотана батарея, этот листок был сопроводительный документ генерала Корнилова, выданный ему по взятии его в плен, для меня все стало понятным… Теперь я точно знал, что было найдено забытое мною письмо, обнаружившее наш побег, и благодаря этому были приняты меры для нашей поимки. Этот листок обратил внимание офицера, просматривавшего вещи, на имя генерала Корнилова, он посмотрел на телеграмму, посланную вслед за нами, и сразу все сообразил. Он легко распознал во мне проводника генерала Корнилова и старался всякими способами: то обещанием большой награды, потом угрозой моментальным расстрелом – выудить признание о местопребывании генерала Корнилова.

Погоня за генералом Корниловым

Не зная, что генерал Корнилов в безопасности, и желая навести на неправильный путь, я утверждал, что мы, видя невозможность перехода границы в этих местах, решились на обратный путь в Карансебеш, оттуда поездом до Оршавы, и там хотели попытаться перейти. По дороге потеряли друг друга из вида, и больше нам не удалось встретиться.

Потеряв надежду сойтись с Корниловым, я решил сам возвратиться к этим границам и попробовать самому их перейти. Будучи голодным, я вошел в кантину, где меня задержали. Казалось, что моему рассказу поверили, потому что сразу был поднят на ноги весь гарнизон, уведомлены все окрестные жандармские пункты и на машинках написаны летучки, обещающие десять тысяч крон вознаграждения за поимку генерала Корнилова. Они взяли полицейских собак, а меня со скованными руками и ногой, цепь от которой в руках держал жандарм, усадили в автомобиль, чтобы я показывал направление, по которому мы шли с ген[ералом] Корниловым до того места, пока не разошлись.

Я опасался навести их на правильный путь. Блужданием но лесу и холмам я хотел улучить удобное время к побегу. Меня быстро раскусили и после трехдневного путешествия по лесу отправили обратно, где за труды я был награжден побоями. Было видно, что все поиски ген[ерала] Корнилова напрасны, и это укрепило мое предположение, что ему удалось бежать. Это предположение давало мне возможность подумать и о себе, каким образом выбраться из этого весьма незавидного положения. После долгих рассуждений я пришел к выводу, что пока ничего нельзя предпринимать и что лучше всего выждать и беречь пилюли, спрятанные в ушах.

В тюрьму

На пятый день после ареста меня отправили в братиславскую тюрьму, где меня уже ожидал толстый тюремщик, заместитель военного прокурора и другие чиновники, которые единодушно соглашались, что за свой поступок я буду «повышен» и показывали это движением рук от шеи вверх. Для меня это не было новостью, так как я к этому был приготовлен. Я больше был заинтересован тем, где буду заключен в тюрьму и какие там будут условия к побегу.

Прежде чем отвести в тюремную камеру, меня снова подвергли тщательному обыску, искали главным образом яд, о котором я писал в забытом письме. Искали всюду, но в ушах не смотрели. После осмотра, который не обошелся без всяких любезных замечаний, меня отвели в помещение, где приблизительно восемнадцать чинов императорской и королевской армий убивало время игрой в «мельницу» или «рамку». При моем входе на минуту все смолкло, а когда тюремная дверь закрылась, меня окружили несколько любопытных, желая знать причину моего прихода. Я рассказал, и игра прекратилась.

Я узнал, что за это дело я здесь сижу не один, что заключен какой-то доктор и еще трое русских. Как потом оказалось: доктор Гутковский, Мартьянов, Веселов и Цезарский. Это подтвердило правильность моей догадки, что мое письмо преждевременно обнаружило наш побег и я слишком поздно пожалел о своей неосторожности. Прежде чем я успел привести свои мысли в порядок, меня отвели в помещение стражи, где мне надели на руки и на ноги оковы и в сопровождении двух человек, сторожа и ключника, отвели в военную прокуратуру. Там мне сообщили о моем предварительном заключении с поучением, что в течение трех дней я могу подать «памятку». Затем записали мои приметы и сделали предварительный допрос. Без сопротивления я во всем сознался.

Судьба «изменника»