Побег из гламура

И лицо его, хотя и старое, было твердым, волевым, словно выкованным из старой бронзы. В нем не осталось и следа той болезненной бледности и старческой немощи, которые так поразили Катю во время их прошлой встречи.

— Дядя Вася, как же… ведь вы были больны… — удивленно проговорила Катя, вставая на ноги и выходя из угла.

Но старик даже не взглянул на нее.

— Потом, Котенок, потом! — отмахнувшись, он направился прямиком к Павлу. — Ну что, Рафинад, допрыгался? — проговорил он, наклонившись над связанным противником. — Думал, старик спекся? Думал, можно меня свалить? Не дождешься! Молод ты со мной тягаться!

— Как… как ты нашел меня? — прохрипел Павел, облизнув пересохшие губы.

И вдруг в его глазах мелькнуло понимание.

Он нашел взглядом Катю и протянул с горечью:

— Она… это она тебя привела…

Старик негромко засмеялся, словно порадовавшись хорошей шутке:

— Она… хорошо все вышло…

— Дурак я… — с горечью проговорил Павел, покосившись на Катю. — Не допер… не обыскал ее как следует…

— Я?! — вскрикнула Катя, как от удара. — Как это… как я могла привести…

И тут до нее дошло.

Она сорвала со свитера брошь с изумрудом, перевернула ее… и увидела на обратной стороне украшения приклеенную к платине пластинку микрочипа.

— Передатчик… — протянула Катя, до которой наконец дошла хитрая игра старого уголовника.

— Так ты не знала?! — недоверчиво протянул Павел и повторил, повернувшись к старику: — Так она не знала?! Ну, Свояк, ты даешь! Силен!

В этих словах отчетливо слышалось уважение побежденного к достойному, сильному победителю.

А Катя почувствовала себя обманутой, оскорбленной, униженной, словно облитой грязью.

Ее использовали, использовали втемную, использовали как приманку, как неодушевленный предмет… использовали подло, цинично, и кто — человек, которому она верила, человек, которого она считала одним из самых близких… И самое ужасное: этот человек — ее родной отец!

— Как ты мог? — бросила она, окинув старика полным ненависти и презрения взглядом. — Как ты мог так со мной поступить?!

— Не сердись, Котенок! — проговорил дядя Вася, шагнув к ней и попытавшись обнять за плечи. — Я был вынужден… ты же понимаешь — это страшный мир, вокруг только акулы и пираньи… стоит зазеваться, показать слабость — живьем сожрут! Ты не представляешь себе, как трудно сейчас приходится старому человеку! У новых людей, у поколения, которое приходит нам на смену, нет никакого уважения к возрасту, к опыту…

— Я тебя еще и пожалеть должна? — выдохнула Катя, оттолкнув старика. — Убери свои руки! Какой спектакль передо мной разыграл! Инвалидное кресло… старый, больной человек… если уж тебе так нужна была моя помощь — сказал бы честно… я бы поняла…

— Ты не смогла бы проделать все так хорошо, — проговорил старик скучным голосом учителя, объясняющего троечнику решение задачи. — Ведь ты не актриса…

— Зато ты — отличный актер! — бросила Катя, отстраняясь. — Тебе дали бы «Оскара» за лучшую муж—скую роль… второго плана!

С этими словами она швырнула изумрудную брошь на пол, наступила на нее и бросилась к открытой двери.

— Ну что ты, Котенок! — крикнул вслед ей старик. — Не надо так со мной! Если бы ты знала, как мы связаны, ты бы так не говорила!

— Я знаю! — крикнула Катя, прежде чем выскочить в коридор.

Лицо старика исказила короткая судорога. Он выдохнул воздух сквозь сжатые зубы, издав змеиное шипение, и вскинул пистолет.

Сначала он навел его на Павла, но взял себя в руки, перевел ствол на разбитый аквариум и выстрелил в осьминога.

Огромный моллюск дернулся и застыл. Его щупальца какое-то время судорожно извивались, но вскоре замерли, неподвижно вытянувшись по дну опустевшего аквариума.

Катя, глотая слезы, бежала по коридору.

Все ближе и ближе раздавались звуки бессонного человеческого прибоя, звуки ночного клуба. Коридор то и дело поворачивал, как лисья нора. Катя очередной раз повернула, и перед ней оказалась закрытая дверь. Она дернула за дверную ручку — и на нее разом обрушился гул сотен голосов, грохот музыки.

Катя вышла из служебного помещения и оказалась в самом клубе. Об этом говорила кричащая, ядовито-кислотная отделка стен и ослепительная подсветка.

Прямо возле нее оказалась дверь женского туалета.

Катя вошла туда, чтобы привести себя в порядок.

Перед зеркалом стояла рыжая девица в коротком золотистом платье и босоножках на немыслимой платформе. Девица занималась делом: она рассыпала на стеклянной подзеркальной полочке дорожку белого порошка и свернула в трубочку пятисотрублевую купюру.

Увидев входящую Катю, она недовольно поморщилась и проговорила:

— Ну нигде покоя нет! Слушай, подруга, не мешай мне, а?

— Никто тебе и не мешает, — огрызнулась Катя. Она подошла к зеркалу и оглядела себя.

Дорожки слез на щеках, растрепанные волосы, измятая одежда…

Рыжая девица тоже разглядела ее и присвистнула:

— Ну, подруга, у тебя и видок! Ты откуда такая — из колхоза «Заветы Ильича»? Как тебя фейс-контроль пропустил?

— Слушай, подруга, не мешай мне, а? — вернула Катя рыжей ее собственные слова.