Побег из приюта

Совсем скоро он будет снова в Бостоне, в своей комнате, окруженный постерами Пола и Джона, своей одеждой и вещами, книгами и бейсбольными карточками. Он, вероятно, даже вернет Бискейн — его настоящий билет на свободу, которым он едва успел воспользоваться до этой строки прославленных тайм-аутов.

Рикки уже представлял это: окна опущены, играет музыка, весенний ветер, несущий славный аромат гамбургеров и хот-догов, шипящих на десятках пригородных грилей. . Мама, по крайней мере, позволила ему вчера взять последний гамбургер, прежде чем они добрались сюда, но Бутч отказался переключать радио на другую волну, кроме бейсбола.

Раздался короткий, робкий стук в дверь. Рикки сел в кровати, а затем качнул ногами по краю, запустив обе руки через смятые волосы, когда дверь открылась, и рыжая медсестра с добрым лицом вошла внутрь.

— Привет. Я не помешала?

Рикки фыркнул, вставая, и прислонился к кровати.

— Это что-то типа шутки у вас здесь?

Не сказать, что она красивая. Скорее безобидная. Чистая. И примерно с такими же острыми углами, как кран оригами. Она смотрела на него, явно недоумевая.

— Оу, нет. Я не шутила.

Она крепко держала блокнот к груди.

— Я медсестра Эш, и я буду заботиться о тебе здесь в Бруклине.

— Эш. Медсестра Эш. Ха. Довольно подходящее мрачное имя для этой прелестной темницы.

Ее выражение лица стало пустым, и она пожала плечами, глядя на свои заметки.

— Я не буду поднимать шумиху, если это подпитывает твое чувство юмора по поводу всего этого, — сказала она, почти беззаботно. — Нам придется познакомиться поближе, и я предпочитаю своих пациентов веселыми, если это вообще возможно. Идущими на контакт, по крайней мере.

— Да, да — сказал он восторженно. Обычно он имел дело с застегнутыми советниками, кричащими на него за очками, но, возможно, с ней он мог бы немного повеселиться. Она была почти его ровесницей, на удивление молода для медсестры. Если он правильно сыграет свои карты, она может стать его другом и помочь ему сделать телефонный звонок своей матери.

— И как ты управляешь корабликом дурдомом? Правила строгие или не очень?

Немного флирта никогда не помешает при знакомстве, хотя этот подход с треском провалился со старыми психологами, к которым он обычно ходил.

— Я знаю, что это должно быть трудно для тебя, судя по тому, как тебя…

Медсестра Эш тщательно изучала свои записи, которые включали документы от Бутча. Её предложение оборвалось, когда она обнаружила точные причины его пребывания здесь. После его имени (Кэррик Эндрю Десмонд, хотя никто, кроме его бабушки и Бутча, когда он был сердит, не назвал его Кэррик), его возраст, вес и дата рождения, а затем мог быть любой эвфемизм, который Бутч вставил для описания проблемы на этот раз.

Последние два раза он также цитировал «вспышки насилия» в этих заявлениях. Но это был только один раз, и на самом деле, Бутч заслужил вилку, которая попала ему в голову за то, как он называл Рикки.

— Судя по тому, как меня застукали в постели с соседским мальчиком. Или я должен сказать, молодым человеком? Я не такой уж извращенец.

— Ты вовсе не извращенец, мистер Десмонд, — категорически сказала медсестра Эш. Да. Это было ново. — Мне не нравятся такие слова. Они не вызывают ничего, кроме стыда. Лечение — это не стыд.

Может, она действительно была другой. Он сомневался в этом, но все возможно.

— Ты меня шокируешь, сестра Эш. Но в хорошем смысле.

Она улыбнулась и это почти сделало ее красивой.

— Пожалуйста, дай мне знать, если у тебя возникнут проблемы с обустройством. Приспосабливаться к жизни здесь может весьма… — медсестра прикусила губу, колеблясь — Озадачить.

— О, поверь мне, ничего такого, с чем я не смог бы справиться. Я родился в тюрьме.

Возможно, это преувеличение.

Как только она собралась уходить, она нахмурилась, покачав головой. — Я боюсь, жизнь была очень несправедлива к тебе.

— Боюсь, жизнь ко всем несправедлива.

В скором времени я зайду к тебе снова, — сказала она, поспешив к двери. Она быстро отвернулась от него, возможно, чтобы скрыть румянец, ползущий по ее шее. Он чувствовал себя еще лучше, прямо-таки самодовольно, когда крик знакомой девушки прорезал молчание. Дверь громко закрылась на замок, и улыбка Рикки исчезла. Это был не просто крик человека, охваченного безумием. Это был вопль боли.

Глава 4

Завтрак в семь. Обед в полдень. Предсказуемо. По режиму. Когда Рикки спросил у медсестры с резкими чертами лица, сопровождающей его на ланч, что подадут, она покачала головой и сказала с безжалостным смешком:

— Суп и хлеб, мистер Десмонд, суп и хлеб. Ты запомнишь.

Её было не так просто заставить покраснеть, как сестру Эш.

На завтрак была мягкая каша с яйцами (не совсем яичница, и не совсем настоящая, похоже на яичный порошок). Ничего такого, чем можно подавиться.