Побег из Рая

«Как это работает? Человеку, привязанному ремнями к кровати, вводят тщательно рассчитанную дозу инсулина. После этого происходит впадение в кому, возможно возбуждение, судороги, сильное потоотделение. Кома является управляемой, то есть уровень глюкозы в крови все время контролируется. Кому прекращают через определенное время введением глюкозы.»

Моего брата сейчас тоже сильно лечили. Его перевели в инсулиновую палату, где уже было десять человек и назначили тридцать дней шоковой терапии инсулином! Каждый день в восемь часов утра его привязывали к кровати и вводили внутривенно инъекцию инсулина. Он терял сознание, рвался, ругался или просто орал, как и все остальные больные в палате. Медсёстры и санитары не спускали с него глаз и наблюдали. Больной в этом шоковом состоянии мог говорить даже личные оскорбления и угрозы в адрес главврача больницы или кого угодно. За это больного никогда не наказывали. Курс инсулина начинали с двух кубиков инъекции, увеличивая каждый день на один кубик. Затем, продержав на повышенной дозе её начинали снова снижать, поэтому курс длился около месяца. В Ленинградской СПБ применяли ещё и электрошоковую терапию, когда два электрода приставляли к вискам и пропускали разряд тока.

К двенадцати часам дня Миша приходил в себя, его снимали с вязок и сразу давали выпить целую кружку очень сладкого чая. Я был рад видеть брата, он стал меньше топтаться и на лице начала появляться улыбка. Теперь, встречая его на прогулке я видел, что Миша был более оживлённым, чем раньше, но я не знал, что эта шокотерапия уничтожает целые участки его мозга. Не знал я, что и от приема галоперидола в течение двух лет вес серого вещества головного мозга уменьшается от семи до двенадцати процентов, что приводит к сильным психическим расстройствам. Сама процедура шокотерапии такой нетерпимой боли, как нейролептики, не давала. По распоряжению врача Миша принимал теперь шесть таблеток в день. Какими могут быть последствия от инсулина в дальнейшем мы не знали.

64 ПЕРЕХОД В ВОСЬМОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

Стас Улима — это мой новый приятель. Мои друзья политические не могли понять, что меня связывает с этим хитрым дерзким, обладавшим дьявольским умом, уголовником. Он был маленького роста с большим квадратным телом, из которого, как спички из спичечного коробка, торчали тонкие руки и короткие ноги. При этом он был очень сильным и, как обезьяна, ловким. Стас работал со мной на стройке. Его знали все санитары, надзиратели больницы и относились к нему совсем не строго. Он сидел много раз в лагерях для уголовников и дошел там до самого последнего режима — особо опасного. За что он сидел сейчас, я не знал — то ли за бандитизм, то ли за государственные кражи. Он не верил никому и даже, как он мне говорил, самому себе. Как взрослые могут предугадать поступки маленьких детей так и Стас, как рентген, сразу определял говорю я ему правду или просто хочу поскорей отделаться. На прогулке он часто проводил время с больным Бусько, москвичом, таким же уголовником, как он, прошедшим все режимы. Правда, Бусько был менее энергичен и походил на маменькиного сыночка, от которого только и было слышно, как его матушка хлопочет о его переводе из Днепра поближе к Москве.

Бусько сидел за бандитизм. Я слушал его рассказы о том, как он из людей вытрясывал деньги, как ненавидел свои жертвы, потому что они причиняли ему и его банде хлопоты, не желая сразу говорить, где лежат деньги. Своим жертвам он и его люди обыкновенной пилой — ножовкой отпиливали ноги или руки. Часто жена становилась свидетелем пыток мужа или наоборот. Бусько рассказывал, что один «козел», так он назвал жертву, так долго держался и не хотел отдавать деньги, что из его заднего места валил уже дым от вставленного туда паяльника. Его сообщников приговорили к высшей мере наказания, а Бусько удалось «скосить» на дурака. Теперь ему очень не нравились условия содержания в днепропетровской больнице и он всё время жаловался. Что у Стаса было общего с этим Бусько я не знал.

Пришёл приказ, чтобы наше маленькое второе отделение расформировать. Все четыре этажа бокового корпуса были отданы заключенным, которых свозили из лагерей. Стас советовал мне просить перевод в его отделение, где заведующей была Нелля Ивановна Слюсаренко, о ней очень хорошо отзывались больные. Я решил пойти на маленькую хитрость, стал просить врача перевести меня на четвертый этаж, где в одном из трех отделений был мой брат. Врачи в тех отделениях были плохие и попадать к ним никто не хотел.

— Я не могу тебя туда перевести, ты не можешь быть вместе с братом, — сочувственно объяснила мне моя врач.

— Ну, тогда в восьмое, можно?

— В восьмое можно.