Побег из Рая

Я нехотя покидал своё маленькое тёплое отделение. Восьмое находилось на третьем этаже главного корпуса, вместе с седьмым и шестым отделениями. Мы поднялись на третий этаж, контролер открыл дверь и, оказавшись в гробовой тишине широкого длинного с высокими потолками мрачного коридора, мы прошли мимо палат в самый дальний конец, где находилась ординаторская восьмого отделения. Санитар приказал раздеться догола, чтобы забрать нашу одежду с отметкой второго отделения.

Медсестра рассматривала нас как живой товар, пока сестра-хозяйка принесла кальсоны и рубашки. Стас стоял и ждал меня, он знал, что я переведен в восьмое, и сказал медсестре, что забирает меня в свою палату. Никаких возражений ни от медсестры, ни от санитара не последовало. Я такого раньше и представить себе не мог, чтобы больной мог сам ходить по коридорам, да ещё принимать решения.

Палата, в которой мне предстояло теперь жить, была очень большой. Три огромных окна выходили на сторону следственного изолятора. Три ряда кроватей, приставленные одна к другой, образовывали два узких длинных прохода, в которых, как маятники часов, взад и вперед ходили люди в белых одеждах. У Стаса было хорошее место под окном, и рядом он приготовил место для меня. В палате было сорок пять кроватей, но людей было значительно больше и они спали на деревянных щитах, вставленных между кроватями.

Впереди было два выходных дня, и их нужно было провести в отделении. Стас обещал, что в понедельник меня выпустят на работу. Больные играли, сидя на кроватях, в шахматы, шашки и домино. Двое больных, полные идиоты на вид, взялись за руки и, как маленькие дети подпрыгивали у двери и танцевали.

— Это Гриша Мельник, — показал Стас на одного из танцоров, — работал на иранской границе, откуда и сбежал в Иран. Жил потом в Западной Германии несколько лет, а затем решил вернуться домой. Перебрался как-то в ГДР, где и был арестован. Он с 1966 года здесь.

— А это Вася Король, — указал Стас на мрачного человека, ругавшегося с радиодинамиком. — В годы войны он воевал в Украинской освободительной армии. С пятидесятых годов сидит. Это он сейчас с коммунистами ругается. Рядом с ним лежит коммунист — Симченко. Он у себя в украинском селе листовки разбрасывал, подписанные Ленинградским подпольным комитетом партии, — проводил для меня Стас ознакомительную экскурсию. — Завтра я тебе на прогулке покажу Ермака Лукьянова.

65 КАЛМЫК ЕРМАК ЛУКЬЯНОВ

Прогулка больных третьего этажа очень отличалась от того, как это было во втором отделении. Людей было очень много, и двигаться было невозможно. Сизое облако табачного дыма стояло в воздухе, а под ногами липкая грязь нечистот прилипала к шлёпанцам. Ермак Лукьянов, гражданин Бельгии, одиноко ходил, проталкиваясь в толпе. Об этом невысокого роста старике с припухшим от лекарств лицом я узнал случайно, когда у санитаров в их стенгазете прочитал статью, где говорилось о больном, прихватившем с собой в туалет полотенце, чтобы покончить с собой, и о спасении его санитаром от попытки самоубийства. Санитар получил за это досрочное освобождение, а этим больным и был Лукьянов. Больные на стройке мне рассказывали, что никакой попытки самоубийства не было.

Лукьянов получал уколы серы, от которых подымается высокая температура. Он пошёл в туалет с полотенцем, чтобы его намочить и затем прикладывать к голове. Санитар заметил полотенце и очень сильно за это избил Лукьянова. В больнице больным запрещалось иметь полотенце, но даже то единственное, висевшее у бочка с хлоркой, было очень маленьким для совершения самоубийства. Администрация больницы использовала этот случай, как говорится, делая из кислого лимона сладкий лимонад, переклассифицировав избиение больного в его спасение.

Лукьянов находился здесь до излечения уже много лет, где-то с конца шестидесятых годов, и подвергался сильному интенсивному лечению всё это время. Он был приговорен к смертной казни по статье «За измену Родине» и через каждые шесть месяцев по решению профессорской комиссии мог быть выписан и отправлен для исполнения приговора. О нем ходили разные слухи. Одни рассказывали, что Лукьянов служил у нацистов, другие говорили, что был в плену у немцев и стал невозвращенцем. Более подробную информацию о нём я нашел значительно позже в воспоминаниях бывшего политзаключенного Михаила Кукабаки. Хочу только пояснить, что Е. Лукъянов был переведен их Казанской СПБ в Днепропетровскую СПБ в конце шестидесятых годов и после выезда Л. Плюща на Запад много политзаключенных было переведено из Днепропетровской СПБ больницы в спецбольницы по всему Советскому Союзу, по этому М. Кукабака указывает Казанскую СПБ.