Побег из Рая

Я спал несколько следующих дней с трудом понимая где ночь, а где день. Хорошо, что здесь я мог оставаться в палате и ходить в туалет или в столовую, тогда, когда хотел этого сам. Мой сосед — армянин оказался совсем не идиотом, как мне показалось сперва. Он был помещен в надзорку за драку с больным и получал теперь сильнодействующие нейролептики. Его очень сильно мучила неусидчивость, а лекарства так сковали его тело, что он не мог подняться с кровати без чьей-либо помощи. Армянин даже не мог громко стонать, голосовые связки не подчинялись и он только жалобно и тихо хрипел.

— Сережа, (так звали здоровяка «Мамонта»), — подними меня, — ходить хочу.

«Мамонт» осторожно, будто перед ним лежал не человек а манекен с витрины, поднимал армянина с кровати и ставил на ноги. Этот манекен, постояв несколько секунд неподвижно вдруг включался и начинал двигаться, делал несколько шагов, застывал и просил:

— Сережа, положи меня, лежать хочу.

«Мамонт» вскакивал со своей кровати и помогал несчастному лечь. Этот жалобное нытьё, похоже, очень задиристого и нагловатого парня, доставало меня.

— Сережа, укрой меня. Сережа, подними меня, — повторялось без остановок.

«Мамонт» безотказно выполнял все его просьбы. Эстонцу Тойле приходилось не лучше. Он вскакивал с кровати сам, но не мог опустить голову и, упершись взором в потолок с перекошенным ртом, пытался ходить по узкому проходу между кроватями. Тойла был приговорен к смертной казни за то, что во время драки в ресторане убил известного учёного с Кавказа, находившегося тогда в Таллине в командировке.

— Меня надзиратели даже в баню не хотели водить, когда я ожидал исполнение приговора и, смеясь говорили: «Зачем тебе баня, все равно на мыло пойдешь», — вспоминал он каким-то чудом оставшись живым находясь теперь здесь.

Латыш, воришка по кличке «Пан Спортсмен», худенький и верткий парень любил отрабатывать удары на тощем и длинном идиоте Селезне. Он ставил его по стойке «смирно» и точным скользящим ударом в челюсть валил его без сознания на пол.

— Иди сюда, идиот, — приказывал «Спортсмен» пришедшему в себя дураку.

Селезень весь дрожа от страха снова становился на место, зажмурив глаза.

— Есть! Здорово! Вот так ударять надо, — весело подпрыгивал над лежащим на полу Селезнем латыш Азолиниш.

Тем временем убийца Николай и вор, дагестанец Султан, сдвинули рядом кровати, укрылись одеялами и как будто спать легли.

— Селезень, давай сюда! Эй, «Пан Спортсмен», загони его к нам под нары.

— А ну, хватит «косить», — пинает латыш идиота, загоняя его под кровати.

— Соси, телёнок, молоко, — просунув по очереди свои детородные органы между кроватями приказывали они Селезню.

В палате наступала тишина, только таинственно шевелились два одеяла на кроватях вора и убийцы и мой сосед-армянин жалобно скулил:

— Серёжа, Сережа, где ты?

Свершив свою мерзость они выгоняли Селезня из-под кровати и он снова попадал в руки «Спортсмена». Мне от тизерцина было всё безразлично, хотя я очень хотел бы видеть этих трёх негодяев корчившимися под воздействием нейролептиков, чтобы чувствовали они себя ещё хуже, чем армянин.

Я был уже третью неделю в надзорке. Здесь нельзя было иметь ни книг, ни газет, ни смотреть телевизор, даже не было громкоговорителя с советским гимном. Когда меня перевели в общую палату, где было десять больных, я долго не мог привыкнуть, что двери открыты и можно выходить из палаты в туалет, в столовую смотреть телевизор или просто шататься по коридору, когда захочешь. Первое время я ждал в дверях медсестру или санитара, чтобы спросить разрешения.

— Иди, иди, конечно, — удивляясь отвечали они.

В этой больнице санитарами были вольнонаёмные или зэки, больные их совсем не боялись, даже могли с ними спорить. Однажды, проснувшись рано утром я увидел в окне оранжевое солнце и поймал себя на мысли, что не могу вспомнить откуда восходит солнце, с востока или с запада.

— Что стало с моей памятью? Откуда оно всё-таки восходит? — не переставал я задавать себе этот вопрос.

Больных спрашивать не хотел, зная как быстро здесь ярлык дурака приклеят. Я начал рассуждать про себя, вспомнив, украинский язык — захiд — заход — запад, значит схiд — восход — восток. С востока восходит солнце обрадовался я. После этого случая я стал упрашивать врача уменьшить мне дозу лекарств и он назначил четыре таблетки в день вместо шести, однако ни на какую работу не выпускал.

В отделении было несколько политических, среди них были совсем больные люди, были те, кто из-за бунта не хотели вступать в контакт, чтобы не отразилось потом на их выписке. Только литовец Вольдемар Каралюнас арестованный за распространение листовок с антисоветским содержанием, сидевший уже третий год, рад был со мной поговорить. Он работал днем на кухне в посудомойке, а вечером сразу ко мне бежал и про свои сны рассказывал.

— Я видел Бога сегодня и церковь! — сообщил он как только увидел меня, — это же хороший знак! Что ты думаешь?