Побег из жизни

А эта история с обыском? Кто произвел его, если в Краснодарском крае никакие следственные власти не имели к нему отношения. А противоречия обстоятельств обыска? Понятой Гаврилов утверждал, что при обыске были изъяты крупные денежные суммы, ценности, золотые монеты и сберегательные книжки на большие вклады. Мокасинов же указал меньшие суммы изъятых денег, отказался от валюты и от сберегательных книжек. Савченко установил, что ни в Краснодаре, ни в Новороссийске в сберкассах вкладов на имя Мокасинова никогда не было. Кто прав? Мокасинов или Гаврилов?

Вопрос этот так и остался невыясненным. Гаврилов болел гипертонией и вскоре после отъезда Мокасинова умер. Нельзя сбросить со счета предположение, что вклады Мокасинова могли быть на предъявителя.

Операции по таким вкладам в крае производили только две сберкассы. Одна в Краснодаре, другая — в Новороссийске. Савченко и занимался сейчас исследованием их архивов за период, близкий к событиям в Виноградном.

После того как был задержан Бубенцов, стало ясно, что Мокасинов оказывал содействие враждебным силам. Кому? Кто стоит за Мокасиновым? Может, его переезд в Одессу и вызван необходимостью пособничать врагу. Нужно разобраться в его прошлом. В прошлом человека — корни его настоящего.

За Мокасиновым велось тщательное наблюдение, но ничего интересного оно не принесло. Большинство времени он проводил дома, в саду. Отлучался из дому только на базар, где изредка продавал свои фрукты. Казался издали хмурым и замкнутым.

Поиски «туриста» Джексона тоже не дали результатов. Он бесследно исчез. Связь Мокасинова с Николаевым пока тоже не удается проследить.

Андреев распахнул дверь и вышел на балкон. Гостиница стояла почти на самом берегу моря. С балкона была видна набережная, заполненная гуляющим народом. В этот солнечный воскресный день люди отдыхали, веселились, смеялись. Казалось, у них не было ни тревог, ни напряжения, ни беспокойных неотвязных мыслей. А он не мог себе позволить отбросить эти мысли, потому что чувствовал себя ответственным за их же покой и безопасность.

В пластмассовой коробке, несколько большей, чем портсигар, Савченко привез две сберегательные книжки с поперечным надрезом. (Согласно инструкции, книжки при изъятии всего вклада отбираются у предъявителя, надрезаются и хранятся в архиве вместе с карточкой учета.) Книжки были на предъявителя, и вклады по ним были изъяты в новороссийской сберкассе на следующий день после эпизода с обыском в Виноградном.

Беседуя с опытными сотрудниками сберкассы, Савченко узнал, что изъятие полных вкладов, особенно предъявительских, осуществляется редко. Обычно эти вклады хранятся долго, и операции по ним больше приходные, чем расходные. Такие вклады изымаются полностью только по чрезвычайным обстоятельствам — переезд, покупка недвижимого имущества, завещание.

На книжках, привезенных Савченко, хранилось двадцать тысяч. Гаврилов в своих показаниях тоже упоминал сумму, близкую к этой. Савченко предполагает, что это и есть те самые книжки, что были изъяты при обыске у Мокасинова. На них имелось много следов и пятен.

Дактилоскопическое исследование выявило следы пальцев разных лиц. Естественно, что большинство следов должно было принадлежать владельцу книжек, а остальные были оставлены, возможно, сотрудниками сберкассы, а возможно, и теми лицами, которые изымали вклады. Табло со следами, лежавшее перед Андреевым, как бы приоткрывало завесу над тайной Виноградного. Если подтвердится, что преобладают следы с дактилоскопическими особенностями Мокасинова, то он является владельцем сберкнижек. Это можно было сделать только путем сопоставления. Андреев поставил перед Савченко нелегкую задачу — добыть отпечатки пальцев Мокасинова, но так, чтобы сам Мокасинов ничего не заподозрил.

Такая возможность вскоре представилась. Однажды утром, когда Мокасинов разложил свои груши на прилавке Одесского рынка, подошедший к нему покупатель, улыбаясь, спросил:

— Почем, дед, твои огурцы?

Мокасинов покосился на веселого балагура и в тон ему спросил тоже:

— Ты про те, что на дереве растут?

— Точно, дед, пошутить люблю.

— Так они по гривеннику штука, — сказал Мокасинов, поправляя разложенные кучки груш. — Вишь, какие хорошие. А на вкус не сыщешь лучших.

— Хороши груши, — похвалил покупатель, — а по цене, как из золота.

— Запрос в карман не лезет, — парировал Мокасинов, — не хочешь, не бери.

— Дед, а дед, — доверительно заговорил покупатель, — скажи по совести, у кого купил груши? Сад у кого? Мне с веточки, свеженьких, в пакеты набрать для отправки на север. Приезжий я, отдыхающий.

— Ты что, ошалел, что ли. У кого купил? Что ж я спекулянт, по-твоему? Сам вырастил! Свой сад у меня!

— Так ты прости, дед. Тут на рынке и своим и чужим торгуют. А мне, свеженьких, с дерева, чтоб одна к одной. Я и заплачу дороже. Только чтоб с веточки, в эти вот пакеты, — показал Савченко на сверток в газетной бумаге.

— Что же, можно и с веточки, — примирительно сказал Мокасинов. — Пожди маленько, вот продам эти и сведу к саду, недалече. Там и выберешь.