Побег из жизни

Мокасинов сидел, положив руки на колени, с равнодушным отупевшим лицом. Как ни странно, но его в этот момент не пугал ни предстоящий арест, ни суд, ни наказание. Он думал об одном: на столе перед этими непрошеными гостями лежит все, что было им накоплено за долгие годы, и сейчас оно уйдет куда-то в чужие руки. А он всю жизнь берег, жалел. Он выдавал жене деньги на обед и требовал с нее отчета за каждую копейку. Он отказывал дочери в нарядах и деньгах. Сколько раз она упрекала его в скупости, плакала. Может быть, и правы те, кто вот так живут — сегодняшним днем. Может быть, и ему надо было все спустить в ресторанах, кутить, тратить, пустить на ветер. Для чего, для кого он берег?

Все это промелькнуло у него в голове, пока непрошеные гости вынимали из шкатулки сплетенные гроздьями часы, золото, пачки облигаций, деньги и сберкнижки. Штатский о чем-то спрашивал его, но старик не понимал, не слышал вопроса, занятый своими мыслями.

— Мы опечатаем сумку, — повторил штатский.

Старик нехотя поднял голову. Что им от него еще нужно?

— Логинов! — сказал штатский. — Давайте сумку.

Уполномоченный достал небольшую, похожую на саквояж сумку, в которых банковские кассиры возят деньги. Они попросили подойти к столу сторожа Митрича и на его глазах сгребли в сумку все содержимое, что лежало на столе. Так же на глазах у Мокасинова и сторожа штатский поставил на сумку пломбы. Митрич в волнении облизывал губы. «Почти на десять тысяч добра-то, одних наличных тысячи две», — прикидывал он.

— Считать будем там, в Краснодаре, а то здесь, я вижу, работа долгая. Подпишите протокол обыска и оставьте себе копию.

Подписав, Мокасинов машинально взял копию протокола в руки. Далее произошло неожиданное. Мокасинов был готов к тому, что его арестуют, поведут в тюрьму, а штатский вдруг сказал:

— Берется у вас подписка о том, что никому вы не расскажете о сегодняшнем обыске до нашего распоряжения. Мы вас вызовем в Краснодар. Копию протокола захватите с собой. Завтра выйдете на работу. Продолжайте работать и помните о подписке.

Такую же подписку о неразглашении они взяли у сторожа Гаврилова.

— Сами понимаете, клубок только что начинает распутываться, — пояснил Логинов Митричу.

Тот согласно кивнул головой:

— Оно, конечно, мы понимаем.

Он все еще не мог прийти в себя от изумления. Кто бы мог подумать! Сидор Прокофьевич, такой тихий, скромный — и на тебе...

Уполномоченные вышли вместе с Гавриловым, а старый Мокасинов все сидел неподвижно. Из раздумья его вывела жена. Все это время она, бледная, стояла у стены, точно онемев. Впрочем, она всю свою жизнь была молчаливой, не женой, не хозяйкой, а покорной и безответной служанкой. Он никогда не советовался с ней, не посвящал ее в свои дела, но и не скрывал от нее того, что иногда и надо было скрыть от посторонних глаз. Глаза жены он не считал посторонними. Жена была как бы не живой женщиной, а бессловесной тенью. И даже теперь нельзя было понять, догадывалась ли она о тайнике, жалела ли о потерянных богатствах? Как ни был он удручен и подавлен, он все же удивленно поднял голову, когда жена сказала:

— Теперь к Волобуевым пошли? Или были уже у них?

Додумалась спросить о Волобуевых. Значит, понимала, что он связан с Волобуевым. Но какое значение это имело теперь? Какое ему дело до Волобуева, когда все потеряно? Все же вопрос жены не пропал даром.

Через несколько секунд Мокасинов поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то живое. А ведь это верная мысль. Интересно, были ли у Волобуевых? Самого Волобуева сейчас нет. Значит, его не взяли. Если он успеет исчезнуть, то можно еще на что-то надеяться. Конечно, накопленное пропало, но сам он в этом деле может выглядеть пешкой. Можно сказать, что и ценности ему дал спрятать Волобуев. Главное — Волобуев. Он — фигура. Он — важная шишка на комбинате. Но для этого Волобуев должен исчезнуть. Мокасинов окинул жену и бросил:

— Сходи, узнай!

На секунду у него мелькнуло, что он дал подписку, но махнул рукой: семь бед — один ответ. А если по-умному, то еще можно кое-что выиграть. Когда жена набросила старенький жакет и платок, он сказал:

— Если Волобуев не приехал из Новороссийска, пусть его жена даст ему телеграмму: заболела тетя, просит навестить.

Получив такую телеграмму, Волобуев поймет, что здесь сгустились тучи, и исчезнет с поля зрения, отправится к тетке. К тетке или к чертовой бабушке. Пусть будет так, потом разберемся. Жена молча кивнула и вышла.

Узнав, что Волобуев не возвращался из Новороссийска и у него дома никто не был, Мокасинов утром сам пошел к Волобуевым. Он показал жене Волобуева копию протокола обыска, рассказав о случившемся ночью. Умолчал только о количестве денег и ценностей, взятых у него, когда Волобуиха, снедаемая любопытством, спросила: а много ли забрали?