Побег куманики

еще бы не устать, от всех этих imaginibus etumbris[105], которых они развели, будто зеркальных карпов в гостиничном пруду, я бы и сам устал, подумал я, удивляясь своему спокойствию, встал, прошелся по номеру — никто и слова не сказал, — подобрал магдину сумку, достал пудреницу и приложил зеркало к его рту, знакомая пудреница, перехваченная аптечной резинкой! нет, умер, сказал я вслух и услышал, как хлопнула дверь, это освобожденная от пут магда последовала за представителем закона, я и помахать ей не успел

на меня по-прежнему никто не смотрел, я прошел в соседнюю комнату и увидел знакомую полицейскую барышню, спящую петру в сизых кудряшках, она сидела в кресле с откинутой головой, на белом надутом горле синела тугая жила, зеркальце можно было не прикладывать — она дышала, хотя и тяжело, с присвистом, на столе перед ней лежала чешуйчатая папка с упанишадскими птичками, знакомая папка! подтекающая саспенсом! ясно, что папку нужно было взять, и я взял

сначала я хотел засунуть ее под форму, там внутри есть карманчик для счетов и прочего, но папка не влезла и выпирала под синим сатином бесстыдно, тогда я ее вытащил, положил на стол и стал выдирать листки, распихивая их по карманам, никто из полицейских и глазом не моргнул, я даже удивился, они как будто сквозь меня глядели, эти ребята, хотел бы я знать, за кого они меня принимали?

потом я пошел к себе и прочел записки профессора, вернее, то, что было на листках, не так, как раньше, у него в номере — торопливо перелистывая, прислушиваясь к шагам в коридоре, — нет, я прочел их медленно, разглядывая рисунки, подчеркнутые слова, восклицательные знаки на полях, и теперь я знаю то, чего не знала фиона, когда в яме с осыпающимися красным песком краями мы говорили с ней о любви и смерти, я знаю, отчего все умерли, но это уже, наверное, все равно, разве нет?

From : др. Фиона Рассел

russellfiona@hotmaiI.com

То: Густоп

gzemeroz@macedonia.eu.org

(распечатать для профессора Форжа)

Помните, что вы сказали, когда — с такой опаской — дали мне в руки письмо Иоанна?

Некоторые страницы утрачены, сказали вы, но я сделал вывод, в котором не сомневаюсь: основным артефактом, дающим власть и бессмертие, является дерево как символ всякой жизни.

С этим трудно не согласиться, подумала я тогда. В алхимии arbor philosophica — Древо Познания, а дерево со знаками семи планет представляет первоматерию, это вам любой гарсон из Челси подтвердит не задумываясь.

Навскидку: Ашшваттха, индийская смоковница с корнями на небе, отражающая законы Космоса, китайское древо жизни Киен-Му, по стволу которого поднимаются в небеса солнце и луна, древо жизни ассирийцев, перед которым читали молитвы о воскрешении мертвых, космическое древо Каббалы и десять его сефирот… да что там — примеров бесконечное количество. Вы тогда цитировали мне Упанишады, где сказано, что ветви дерева суть эфир, воздух, огонь, вода и земля, а само дерево — это символ неистощимой жизни, а значит — бессмертия.

У нас не возникло сомнений в том, что деревянный жезл с медной инкрустацией, похожей на руну As, или Ansur, обозначающую божественную силу в действии, является артефактом дерева. Руна As, как известно, следит за соблюдением порядка в Космосе! — сказали вы тогда, — недаром она украшает жезл, похожий на маршальскую палочку!

Боже мой, вы радовались, как ребенок, заполучивший вожделенную игрушку!

Помните, вы сказали мне, что самое странное место в Иоанновом тексте — это отрывок об ангеле?

Ну то, где говорится, что владелец артефакта огня, пребывающий в плену ложного знания, однажды заглянет в глаза ангелу, после чего его знание станет истинным.

Мы еще долго обсуждали — Иоаннов ли это домысел или перевод с языка страны, откуда прибыли дары для Ватикана. Запись могла оказаться недостоверной, то есть по мере разумения пересказанной автором.

Я говорила, что ангелом мог оказаться любой небесный посланник, малах-а-мавет из Талмуда, например, или мексиканский божественный пес Шолотль, брат-близнец Кецалькоатля, да кто угодно, собственно, просто в Иоанновом изводе он превратился в ангела, потому что так ему, Иоанну, было понятнее. Я и сейчас так думаю.

После смерти Йонатана вы — довольно хладнокровно, надо заметить, — сказали мне: хотел бы я увидеть, что запечатлено на его сетчатке.

Ведь он заглянул в глаза ангелу, бедняга, и уже никому не сможет об этом рассказать, сказали вы, заглядывать в глаза ангелам — дело небезопасное.

Я еще глупо пошутила, что, мол, гораздо интереснее было бы посмотреть на изумленного ангела, увидевшего свое отражение в глазах Йонатана Йорка.

Я бываю просто невыносима, когда думаю, что у меня есть чувство юмора.

Так вот, профессор, я думаю, что в свете сложившихся обстоятельств этот отрывок об ангеле должен насторожить вас, потому что он касается именно вашего артефакта.

Потому, что это артефакт огня.