Побег на Альфу Центавра (сборник)

– Может это знак, чтобы отличить подлинник от подделки? – предположила я.

– Да, истории известны такие случаи, но зачем, скажите, дорогая Николь, ставить такую метку на видном месте, как это проделано в «Надежде»?

– Уговорили, – вынуждена была признать я.

– Но не могу не думать о том, что здесь присутствует некая закономерность, – задумчиво произнес Патрик.

– Очень важно, что ты это сказал, – так же задумчиво ответил ему Генри.

– Если бы метка существовала только в «Надежде», можно было решить, что это досадная случайность. Хотя квадратик очень маленький, профессиональный художник должен был обратить на него внимание, тем более, что для его удаления было достаточно одного мазка. Но Джозеф Ламберт его не сделал. К тому же, три картины, а это уже цикл. Как будто сбой программы.

– Цикл... Сбой программы, говоришь... – Генри начал качать головой с максимальной амплитудой. Я знала, что ключ от загадки уже в его руках, и с нетерпением ждала, что он скажет.

– Я что-нибудь не то сказал? – спросил Патрик, но не был удостоен ответа. Генри ушел в себя. Я сделала Патрику знак помолчать.

Игра в молчанку закончилась через несколько минут поражением Генри.

– Пожалуй, эта версия не противоречива. Темный квадрат на том же месте на трех разных картинах, может, и вправду является ничем иным, как ошибкой программы.

– Какой еще программы, Генри? Это я так, образно выразился. – удивился Горвиц.

– Есть же станки с программным управлением, почему бы не представить себе такой станок, где вместо фрезы действует кисть? Управляет таким станком, разумеется, программа. Программу пишут программисты, а им, как известно, свойственно ошибаться. Вот эта программа в силу некоей ошибки закрашивает небольшое квадратное поле более темной краской на каждой картине. Что скажешь, Патрик?

– Я ничего не слышал о таких приспособлениях, но почему бы и нет? Если их еще не существует, то их следовало бы придумать. Поле деятельности для них бы нашлось. Но это, я полагаю, должно быть сверхточное и недешевое устройство, к тому же написать такую программу, вероятно, необычайно сложно.

– Что касается программы, то ты, конечно, прав, – задумчиво произнес Горвиц, -тут надо создать специальный язык программирования. Несомненно, это трудная задача, но интересная. А, главное, вполне реальная. А вот что ты скажешь по поводу версии?

– Разумеется, эта версия объясняет природу возникновения темного квадрата. Интересно, выходит, Малевич как бы предвосхитил наступление компьютерной эры....

– Скорее он предвосхитил закат искусства, – вставила я.

– Я с удовольствием с вами поспорю на эту тему, но как-нибудь в другой раз. А сейчас я, наверно, пойду, – вздохнул Патрик Горвиц.

– Спасибо, Патрик, ты нам очень помог. А деньги мы не потеряли, ведь это раритет – первые произведения компьютерного искусства! Жаль, что не удалось купить и «Надежду»...

– Посмотрим, посмотрим, Генри! Это еще неплохо бы доказать, – усмехнулся наш гость.

После ухода Патрика я приготовила кофе, и мы принялись обсуждать компьютерную версию Генри.

– Николь, позвоните, пожалуйста, Рут. На всякий случай давайте убедимся, что Ламберт никогда не держал мышку в руках. Художник и компьютер, это несовместимо, но давайте проверим. Если я прав, то все указывает на Лорьена.

Размышления Мэриэл Адамс

Да, такую версию, пожалуй, вот так сразу мог выдать именно программист. Не то, чтобы она не могла прийти в голову человеку далекому от программирования и современных компьютерных технологий, но подумать в этом направлении…

Впрочем, в этой гипотезе еще оставалось слишком много странного, почти фантастического. Теоретически изобрести такую машину и такую программу можно, но Генри сам признал, что это непросто. Для этого нужно быть гениальным программистом, при этом, хорошо разбираться в живописи, знать тонкости исследования живописных полотен на подлинность. Иными словами, нужно четко представлять те параметры, по которым определяется стиль и почерк конкретного художника, нужно найти способы измерения, сравнения и задания этих параметров. Это только то, что представила я своим дилетантским взглядом. Нет, эта задача не казалась мне такой уж простой. Но другое объяснение просто не приходило в голову. Действительно слишком подозрительная закономерность, слишком точно на каждом полотне был воспроизведен один и тот же дефект. Даже если бы он был придуман художником, то, как Ламберту удалось добиться такой точности?