– Я жажду крови так, как большинство мужчин жаждет вина и женщин. Лежа в кровати по ночам, я с восторгом представляю, как жизнь покидает чьи-то глаза. Быть единственным, кто решает, кому жить, а кому умереть, – самое упоительное чувство.
Он прикрыл глаза трепещущими веками, откинул голову назад, как будто охваченный страстью, и застонал. Я застыла. Сердце уговаривало бежать, но разум велел стоять на месте. Я подумала о хищниках животного мира: неважно, голодны они или нет, но, если жертва убегает, включаются охотничьи инстинкты.
Для этого охотника мой страх был любимым ароматом. Он делал все возможное, чтобы напугать меня. Ему нужен мой ужас. И я наперекор ему буду скрывать свой страх.
– Видите ли, у меня так мало чувств. Я часто сомневаюсь, человек ли я вообще.
Он расчетливо следил за моими медленными движениями и перемещался так, чтобы я не могла его достать. Я была осторожна, чтобы не врезаться в скелеты, но все равно потревожила воздух между ними. Кости постукивали, словно зловещие колокольчики. Я стиснула зубы, изо всех сил стараясь не отвлекаться.
– Если я сейчас всажу нож вам в грудь, мисс Уодсворт, то не почувствую ничего, кроме удовольствия, глядя, как вы истекаете кровью. Это невероятное ощущение – и такое противоречивое. Тепло крови, вытекающей из холодеющего тела. Пламя жизни, задуваемое смертью. Однако оно так быстротечно. Удовлетворение никогда не утоляет голод надолго.
– Поэтому вы так часто убивали в Лондоне? – спросила я, рассчитывая на признание, что роль Джека-потрошителя играл он. Мне нужно услышать его подтверждение. – Вы душили их, а потом вскрывали, зачем?
Он склонил голову, прищурившись под маской. Ему наскучило развлекать меня? Он продолжал повторять мои движения, как будто мы два магнита, вращающиеся по маленькому кругу. Скоро он подойдет к сейфу. При этом я снова оказалась рядом с крематорием. Мне придется действовать быстро, чтобы дотянуться до него, пока он не отошел.
– Так что? – спросила я, подпустив нетерпения в голос. – Почему вы убивали тех женщин одним способом, а здесь начали убивать по-другому?
– О, я выяснил, что меня приводит в восторг не способ убийства. А сама смерть. Душу я кого-то или сдираю кожу, открывая сокровенные тайны, или смотрю, как человек медленно задыхается за закрытой дверью, меня приводит в восторг их боль, их неспособность одолеть смерть. – Он задел скелет, в отличие от меня совсем не заботясь об осторожности. – Мне хотелось увлечься идеей использовать части тела, чтобы победить смерть и оживить их, но я не смог. Это была мечта вашего брата, а не моя.
– Что? – прошептала я.
Я не ожидала услышать о брате. Мое любопытство вырвалось из-под контроля. Мне нужно было знать, какое отношение Натаниэль имел ко всему этому.
И доктор Холмс это знал.
На его лице появилась жестокая улыбка. Это был продуманный удар, и он достиг своей цели.
– Ваш брат не разделял мои взгляды и желания. Я надеялся, что он присоединится ко мне, но потом проследил за вами, и у меня не осталось сомнений по поводу вашей природы. Я захотел, чтобы вы стали моей. Скажите, мисс Уодсворт, сколько человек вы убили, а потом солгали?
Глава 52
Рай или ад
Пульс оглушающе отдавался в ушах.
– Я никогда не убивала.
Я тут же закрыла рот. Он ищет бреши в моей эмоциональной броне, еще одно место, куда можно нанести удар, отвлечь меня. Я не убивала, но убью его в этой битве. Я почти прорычала:
– Откуда вы знаете моего брата?
Он набрал в грудь воздуха. Этот вдох указывал на то, что мне предстоит выслушать длинную историю. Либо он был расстроен тем, что его старания расшатать мои нервы пропали впустую. Я предположила, что он миллион раз представлял нашу встречу, но она пошла вразрез с его фантазиями.
Какая жалость, что я так его разочаровала.
– Мы с Натаниэлем познакомились в пабе. Он был откровенно недружелюбен и никогда не боялся сбросить маску. Мне импонировала твердость его убеждений. Я видел, как он наблюдал за женщинами, торгующими собой, он буквально излучал отвращение. Он едва сдерживал ярость. Ему было ненавистно то, что проститутки распространяют заразу. Вам бы следовало послушать его речи о том, что они разрушают добрые семьи, и всякую религиозную чепуху про грех.
Я слышала, как брат излагал такие ошибочные представления, и знала, как в нем зародилась эта ненависть. После смерти нашей матери от скарлатины Натаниэль помешался на распространении болезней. Этот страх перешел к нам обоим от отца, но я преодолела его, опровергая утверждения отца с помощью научных знаний. А добрые намерения Натаниэля превратились в гадких тварей. Этот страх побудил его экспериментировать в надежде избавить мир от смерти. Он охотился на тех, кого считал причиной всех бед, и его действиям нет оправдания.