Побег в СПНляндию (СИ)

Проходили недели, и волны ненависти, исходящие от нее, сменились еще более худшей атмосферой – равнодушием. Теперь Женевьев пыталась доказать, что лучше ее в работе нет никого, а иногда доходило до того, что, или во время обеда, или когда мы собрались в компании, она называла меня Сэмом, словно я как человек не существовал. После такого я действительно думал, что ненавижу ее, и начинал публично показывать свою ненависть: вечно издевался над ее маленьким ростом, пародировал ее шутки, а также корчил рожи. Вел себя словно дитя малое. Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы в один день не случилось того, что перевернуло все с головы на ноги.

Мы снимали последний эпизод. Все съемки я был напряжен, впрочем, как и всегда рядом с Жен. Но в тот день что-то было по-другому: сцены не получались с первых дублей, большей частью из-за того, что нам постоянно нужно было смотреть друг другу в глаза, даже репетируя. Почему-то от этого у меня уже начали выступать капельки пота на лбу, а Женевьев иной раз краснела. Но это были еще ягодки по сравнению с тем, что было дальше: сцена убийства Руби получилась с первого дубля. Я был рад, списывая это не на удачу, а на то, что наконец смог показать свою ненависть в такой форме, но, уже прощаясь на съемочной площадке, на душе стало как-то тяжело. Глаза Женевьев, наполненные грусти, отпечатались в памяти. Но почему я так переживал?! Ведь причина ее грусти была не во мне: она уходила из шоу, в котором ей все нравилось, наверное, кроме меня одного. Но печаль почему-то не уходила, и я смог притупить ее только мыслями о том, что завтра будет «прощальная» вечеринка.

На вечеринку я приехал одним из первых. Народ собирался медленно, и в груди томилось нетерпение – хотелось увидеть ее. Как только всплывала в мозгу эта мысль, я подходил к новоприбывшему и начинал шутить, лишь бы только не думать. Даже Дженсен не мог поднять настроение. Он достал меня тупыми шуточками: «Что с личиком, красно девица? Будешь хмуриться — морщины появятся. Хватит уже щеки дуть, и так пухлячок и т.д и т.п.» В общем, спустя полчаса вот такой атаки Дженса я выбежал на балкон. Приятный ветерок, звездное небо и одиночество – все это еще больше угнетало, и только я собирался уходить, как услышал чей-то тихий оклик:

«Джаред?»

Я подошел в темный угол, откуда доносился женский голос. Передо мной стояла Женевьев. Я был поражен, но пришел в себя, как только она переспросила.

«Да», — отозвался я.

Я еле различал ее силуэт в темноте, но все же пытался всматриваться. Прошло не более пяти минут, как она с насмешкой сказала:

«Дыру протрешь».

Не знаю, почему, но эта фраза завела меня, словно красная тряпка для быка. Я уже не мог спустить тормозов:

«Не сахарная — не растаешь. Нашлась тут красавица. Я просто пытался тебя различить, а то ты такая же незаметная, как и эта чернота вокруг…»

Я вдруг остановился, словно не понимая, что творю. Хотелось тот час же извиниться, но было уже поздно. Я это понял потому, как Жен наклонила голову. Она ухмылялась одной из усмешек Руби а-ля «Ты думаешь я дерьмо?! Нет, ты глубоко ошибаешься. Я дерьмо высшего сорта!».

В тот момент все слова куда-то испарились, и я, пытаясь хоть как-то загладить вину за грубость, дотронулся до ее руки. По мне прошел электрический разряд, от которого стало приятно. Неожиданно Жен влепила мне пощечину. Не то, чтобы она была сильной, просто я вмиг оторопел, а, придя в себя, лишь видел, как Женевьев пытается проскользнуть к выходу, но я заслонял ей весь путь.

Видимо, мой мозг отключился, и я полностью отдался порыву чувств: схватив ее руки, я с напором поцеловал ее. Ожидая бурной реакции: кулаков, удара в пах или укуса в губу, я застыл, но Женевьев почему-то оторопела в моих руках. Я поцеловал ее второй раз с нежностью, но не прошло и секунды, как я, соприкоснувшись с ее щекой, почувствовал слезы. Опять эта девушка удивила меня. Снова она заставила трепетать все во мне, и, главное, непонятно от чего: то ли от ярости, что все не так как обычно, то ли от адреналина, сопровождающего новое, то ли от тех противоречивых чувств, виновницей которых она являлась. Думая об этом, я не заметил, как остался один.

На следующий день я собирался ехать домой. Съемки были закончены, и, следовательно, здесь меня ничего не держало, да только вот вчерашняя вечеринка не давала покоя. До сих воспоминания не только заставляли волноваться, но в то же время внутри я радовался тем ощущениям.

Сейчас для меня поездка казалась наилучшим выходом, чтобы забыться, но об этом я пожалел, сев в самолет. Теперь к мыслям прибавилось чувство беспокойства, а еще почему-то я скучал. Тогда, отогнав все это, думая о планах отпуска, я убеждал себя, что все хорошо. Но в первую же ночь мне приснился кошмар: вот я убиваю Женевьев в образе Руби, а она, уже лежа на полу, плачет, безмолвно, как тогда, когда я целовал ее; потом картинка сменилась: передо мной была жизнерадостная, улыбчивая девушка в объятьях парня. Этот парень был мной, а брюнеткой была Жен. Они были счастливы. Я проснулся с грузом на сердце.