Побег в Зазеркалье

Близится цель долгого путешествия. Еще издалека слышен рев дудок, вой труб и гул бубнов — чудовищная для европейского уха какофония. Громче всех — огромные морские раковины, диковинный инструмент для страны за тысячу верст от ближайшего моря. Во дворе дацана прибывших встречает хоровод страшных масок, пестрое сборище всевозможных духов, демонов и богов. Усердно потряхивают колокольчиками и монотонно повторяют молитвы-мантры ламы в шапках, похожих на петушиные гребни. Весь двор устлан коврами, иначе от пылищи не продохнуть.

Пока ничего подозрительного и Унгерн успокаивается, все это он уже видел и слышал не раз. Но вот к концу обряда посвящения в зал вводят монаха с капюшоном на голове и в сильно изношенной, грязной одежде. Странно, ламы известны своей опрятностью, чистоплотностью и не появляются в храмах в подобном виде. Барон насторожился.

Монах подходит, открывает лицо. От неожиданности Унгерн отпрянул и торопливо перекрестился, забыв о своем новом статусе и о только что состоявшейся церемонии. Проказа изуродовала лицо незнакомца так, что глаза и рот только угадывались, а нос отсутствовал вовсе.

«Все буддисты — братья по вере, — зазвучал голос Богдо-Гэгэна, обращенный к барону. — Этот несчастный много странствовал и в далеких землях его настиг страшный недуг. Теперь он и твой брат! Поэтому сейчас, здесь, у моего престола ты по-братски разделишь с ним чашу с водой…».

Прокаженный монах отпил первым и поднес чашу барону, пристально вглядываясь в его лицо. Не колеблясь, Унгерн чашу принял и сделал свой глоток. Будь что будет, он здесь и обратной дороги нет!

Опять протяжно и страшно завыли трубы, загудели морские раковины, бешено завертелись маски, ламы затрясли своими колокольчиками. Обряд окончен, генерал русской службы, барон Унгерн принят в новую веру и удостоин титула монгольского князя-вана. Новый титул звучал так: «Охранитель границ государства, великий богатырь, командующий войсками в звании хана». Еще шаг к заветной цели — трону Срединной империи — Четыре Угла Азии под одной крышей.

Обратно всю дорогу шли рысью.

«Тимка, водки!» — прохрипел Унгерн, судорожно глотая воздух и разорвав ворот рубахи. Впервые водка выпита не полностью, а частью, драгоценной влагой ушла на полоскание рта с характерным бульканьем и плевками. Опустошенную фляжку адъютанта барон зашвырнул так далеко, как только смог…

Ничего, этого прокаженного он еще припомнит Хутухте Богдо, если только дни барона уже не сочтены в Книге Судеб. Сколько ему не отмерено, остается главное — обрести священные знаки Истинного Повелителя Вселенной, главные сокровища Чингисхана А там еще поглядим — кто кого…

Глава 7

Денис Лагода, Урга, весна 1921

Скрипя пружинами матраса, Лагода беспокойно ворочался на роскошных перинах гостиничной кровати и никак не мог уснуть. Одна за другой, ночным беспокойством, прилетали и гнали сон разные мысли. Урга, какой странный город, выпавший из контекста, вывалившийся своими убогими лачугами и золочеными храмами из прохудившегося кармана истории. Монголы, монахи-ламы, белогвардейцы-золотопогонники, быстро разрастающаяся популяция беглецов-эмигрантов из красной России. Интересно — какой сейчас точно месяц и год? С веком наконец-то определились, эра наша. На ночном столике у кровати лежала свежая, на русском языке газета, название, правда, монгольское «Нийслэл хурээний бичиг». «Клара у Карла украла кораллы…» — произнеси быстро и без запинок, тогда ты молодец. Однако, какое же сегодня число по местному летоисчислению? 15 апреля 1921 года. М-да, газетка действительно свежая — не придерешься. Денис жадно погрузился в чтение. В передовой статье неизвестного автора раздвигали кругозор и добавляли драйва знакомые еще со школы слова, дразнилки и фамилии: Ленин, Троцкий, Колчак, атаман Семенов продразверстка, красные бандиты, красный террор. Новости: из Советской России на Тибет прислали телеграфиста, — на единственном здесь телеграфном аппарате некому было стучать азбукой Морзе. Знаменитый шаман Булда-Хайбзун, со странным титулом «бандидо-хамобо».[24] представлял свою авторскую колонку, где тонко намекал читателям на разные толстые обстоятельства. Из культурной жизни — слухи об открытии Вертинским собственного ресторана в Харбине: «Мадам, уже падают листья!..». В газете была реклама: дамский парикмахер — личный куафёр фрейлины Вырубовой, чудом спасшийся из подвалов петроградской чека, собрался завивать мелким бесом прически дамам в Урге. Бурлила светская жизнь: в аристократическом салоне баронессы фон Штекельберг не названные титулованные красавицы инкогнито пили чай. «На таком материале — докторскую по истории защитить можно!» — с восторгом подумалось.