Побег в Зазеркалье

Лагода открыл было рот для злых речей, дабы поведать что он о Тамаре сейчас думает, но разбушевавшийся в нем альфа-самец, приобретатель, вдруг скис, решил подальше от греха убраться туда откуда появился — в темные закутки подсознания, куда после Фрейда уже никто давно не заглядывал… Что после всего услышанного скажешь? Чтобы не сказал, выглядеть будешь полным дураком. Обретаем новые качества, делаем в самом себе неожиданные открытия. «Даже не думал, что могу быть таким, как на картинке из календаря…». Только что распустившаяся роза своими шипами кольнула прямо в грудь, стало больно и хорошо. Чтобы не спугнуть новые, незнакомые ощущения Лагода замолчал, сделал вид, что любуется проносившимися мимо перекошенными заборами ночной Урги. А где-то высоко в небе, над его головой, столкнулись две хвостатые звезды и рассыпались золотой пылью…

Глава 10

Москва, здание бывшего страхового общества «Якорь», март 1921

Залитым желтым тревожным светом коридором, шли двое. По стенам метались какие-то испуганные тени, много теней, хотя на весь коридор только эти двое: один в богемной, но лихо, по молодецки, сбитой набекрень кепочке, артистический галстук бантиком, усы, редкая бородка; другой желтолицый, в узкую щелочку пытливые глаза, обмундировка — роскошные кавалерийские галифе-шаровары, кожанка, тоже кожаная шоферская фуражка с красной звездой.

В коридор выходили обезличенные, без табличек и номеров. двери. Если кому куда нужно, то искомое помещение здесь находили согласно указанным маршрутам, по описаниям: «Прямо по коридору, налево третья дверь…» или «По лестнице в подвал, а там дежурного спросите…». В пустом коридоре спрашивать некого, но двое нужную им дверь нашли быстро. Обитая листовым железом, с прорезанным строгим окошечком-кассой возле которого так и хотелось занять очередь и смиренно дожидаться, когда о тебе вспомнят, выдадут по мемориальному ордеру положенное. Страховое общество «Якорь». Было. Но тех, кто выдавал попросили отсюда уже три года назад, а тех, кто получал… Да и выдавать особенно уже нечего: по обезличенным кабинетам теперь только ордера на аресты и обыски. Злые языки, недобитая контра упражнялись в расстрельном остроумии: «Был госстрах, а стал госужас!». Теперь в этом здании московская штаб-квартира ВЧК. На втором этаже кабинет Дзержинского. Про это узнали и в отчаянном восемнадцатом попытались с улицы забросить гранату, лимонкой поздравить с новосельем. Но «железный Феликс» именно тогда и стал железным — через гостеприимно распахнутую бронированную дверь успел вскочить в здоровенный, в человеческий рост, сейф-шкаф, реквизированный у выселенных страховщиков. Град осколков сейф только слегка поцарапал, но в деревянной мебели дырок понаделал, глубоко прошелся по стенам. Чтобы больше ничего не бросали, подступы к зданию закрутили, опутали по фронтовому колючей проволокой. Из окон на улицу стволы пулеметов.

В железную дверь гость в модной кепке кулаком, как здесь принято не грохнул, постучал по интеллигентски, остро согнутым пальцем. «Товарищ Бокий, Глеб Иванович, принимайте гостей!». Окошечко кассы распахнулось, невидимый в помещении за дверью визитеров узнал. Торопливо заскрежетали засовы. Дверь распахнулась. «Вячеслав Рудольфович, попрощаться пришли? Проходите…» — пригласил открывший дверь высокий мужчина в сером цивильном плаще, прикрывавшем армейские сапоги. Испытывающий, точно сфокусированный, настроенный на портретную съемку, взгляд.

Помещение, куда прибыли гости, выглядело удивительно — нечто среднее между кунсткамерой и трамвайным бюро находок, которые собрались куда-то переезжать. Часть содержимого было уже упаковано, таилось по чемоданам. узлам, корзинам и ящикам. Остальное ждало своей очереди. Сочеталось не сочетаемое. На письменном столе стоял немецкий шифровальный аппарат с клавишами, рядом в стеклянном, наполненном какой-то голубоватой жидкостью, сосуде — похожий на игрушечного крошечный ягненок с живыми глазками. По стенам развешаны диковинные деревянные маски, на вешалке — накидка из вороньих перьев. В углу загадочно поблескивали старинные зеркала из полированной бронзы. Рядом граммофон и аппарат звукозаписи на приготовленные стопкой грампластинки, от аппарата уходящий под потолок провод. И много потемневших от времени рукописей-манускриптов, старинных книг, разбросанных, расставленных, где попало по комнате.

Гость, которого называли Вячеславом Рудольфовичем, прошелся по комнате, осторожно принял с полки один из старинных фолиантов. «Молот Ведьм, уничтожающий Ведьм и их ереси, подобно сильнейшему мечу. Сочинение Генриха Крамера и Якоба Шпренгера» — вслух, задумчиво, прочитал он написанное немецкой готикой название.