Побеждая — оглянись

— Оставь её, сын, — махнул рукой Глум-рикс. — Ещё накличешь беду на себя и всех нас. Наворожит, наведёт порчу со зла. Мы лучше порадуемся тому, что избавились, наконец, от ярма Веселинова. Вознесли воителя по чести в небеса, вотчины же свои теперь назад вернём. Не вечен и Келагаст оказался. А если и окляла она его, то для нас лишь добро сделала. Благодари её, Лебедь-то Белую или волчицу из тёмного оврага. Всё одно!..

Эти слова с одобрением встретили риксы, заулыбались их смерды. Один из вотчинных приобнял Домыслава:

— Не наше это теперь дело. Её свои нарочитые изгонят прочь. И тот косматый — чернь-голь бродячая — не поможет. Разве что подстелится она под кого, чадо удавив на шнурке. Тогда не дурна, жить в тепле будет. Видишь, каково бедро круто! — показал пальцем. — Хозяина просит. Да грудь молочная пухла. Ах, верно, сладка!.. Может, сам позарился?

Побелел, разозлился на сказанное Домыслав, плюнул под ноги, но смолчал. А вотчинный тот указал уже риксам на Лебедь:

— Глядит-то как, глядит! Одно что буравом протыкает. Хороша, ведьма. Да только волку — под стать!

Упёрлись усердные смерды шестами, навалились на них, погнали плот к берегу. Там уже ожидали риксов кони с лёгкими возками. Прислужная чернь друг у друга охапки соломы рвала для подстилки своим хозяевам. Рядом толпились отпущенные заложники.

И не держали Лебедь ноги, не принимала земля и не тянуло к себе бесконечное небо. Небо насторожилось, его огромный лик хмурился при виде Дейны без оболочки, без невидимой её защиты, безжалостно сорванной людьми. Её, нежную деву светлых рощ и земляничных полян, сестрицу ручейков лесных, любимицу птиц легкокрылых, подружку стройных пугливых оленух, заставили, подобно волчице, затравленно озираться по сторонам — одинокую, слабую.

Дейне вдруг показалось, что живёт-то она где-то в другой жизни, хотя и стоит здесь. Будто спит она и вот-вот проснётся. Она как бы раздвоилась и не могла до конца осознать это. Может, в мире том она уже вместе с Келагастом погребена под пеплом, и вместе же их оплакивают, и не живёт жена после смерти мужа? Или всё это злые сны? Или переплетённые круги жизни это, по которым бродят неприкаянные люди, на которых чувствуют себя одиноко, на которых рождаются для того, чтобы страдать, чтобы однажды быть сожжёнными, а перед тем униженными и осмеянными?

Но не рвались, не расцеплялись круги. И никто не оплакивал Дейну там, и не возрождался из пепла рикс, сожжённый здесь. Небо молчало, кричал ребёнок на руках у Лебеди. Большой смерд положил ей руку на плечо. Он груб, как и прочие. И так тяжела была его рука, что заболело плечо. И пахло от смерда дымом и рекой. Дейна узнала его, это был всё тот же Тать.

— Пойдём, — сказал он. — Со мной в челне поплывёшь.

— Зачем мне чёлн? — ответила, отведя плечо. — По воде пройду, шевеля плавниками. Захочу — крылья расправлю. А нет — проскачу на волке верхом. Всех вас ненавижу!..

Простолюдины стояли возле. Без усмешек, понятливые, глядели на них. Обхватил Тать Дейну Лебедь твёрдыми ручищами, будто невесомую былинку, к челну отнёс. И не верила Лебедь, видя, что дожидается их в том челне Добуж-княжич. Её дожидается, валькирию, и его, смерда!

— И вы, как все, своекорыстны и лживы! — сказала, точно осокой прошелестела Дейна. — Вы же ненавидите друг друга, знаю! Зачем вы вместе? Зачем вам я? Ведь только небу нужны ещё валькирии. Оно забирает их, оно их будит, расцепляя земные круги.

— У неё помутилось сознание, — покачал головой княжич. — Её надо к лечьцам везти...

Но не дала досказать ему Лебедь, заговорила громко, с обидой и гневом, — почти закричала в лицо им обоим и в глаза тем сочувствующим простолюдинам:

— Только Оно властвует над людьми! Слышите? Вечно! Оно не сгорает в кострах — моё небо!

И увидела тогда Дейна, как улыбнулось где-то в вышине белесовато-голубое лицо, и теплом своим её укутало, и наделило новой незримой оболочкой. И ещё увидела рядом насмешливый прямой взгляд Добужа и тревожные Татевы глаза. Обессиленная, опустилась Лебедь на дно челна. Ей легко теперь стало под отеческой улыбкой того лица и в то же время немного боязно от улыбки этой.

— Сына не урони, — придержал её за плечо Тать. — Что тебе теперь небо?!

Глава 4

адь-старейшины и вельможные старцы изгнали из чертога молодых кольчужников. Изгнали и нарочитую чадь старшую, собравшуюся было пивом помянуть своего умершего рикса. И Добужа-княжича вместе с ними изгнали. Слушать не хотели речей его, коих, сказали, наслушались; высокого родства признавать не желали. С челядью же и смердами вовсе не говорили, просто указали пальцем вон!