Побеждая — оглянись

Гуннимунд же увлёк свою конницу обратно в лес, понял, что не выстоять ему против сильного войска Влаха-риксича. Но столкнулись готы на тропе с Туром-сотником и остатками сотни его, что по следу кёнинга шли.

И новая здесь завязалась сеча. Злая, кровопролитная. И держались нарочитые из последних сил, до тех пор держались, пока риксич Влах не ударил готам в спину.

Слава нарочитым! Выбитые из седел, истекающие кровью, на колени упав, мечей из рук не выпускали, подрубали ноги готским коням. И умирая, крепко сжимали резные рукояти.

Пробились кёнинги. По трупам готов и нарочитых вырвались на простор. Следом шёл славный риксич Влах, не давал передышки, пленил отставших, насмерть избивал заслоны, оставленные Гуннимундом, стремящимся оторваться от погони. И много готского железа оставалось позади, и кровью готов был обильно полит долгий путь до Гетики, и слава, и честь готские где-то на длинных переходах были погребены.

Лишь в степи остановил Влах свою конницу, лишь здесь, в чужих землях, дал отдых усталому воинству. Расседлали коней, сняли потники, доспехи тяжёлые скинули. Повеселевшими глазами смотрели нарочитые на зыбкий в жарком мареве окоём — туда, где, удаляясь, уменьшались, словно таяли, всадники кёнинга Гунимунда.

ХРОНИКА

од этим годом в своей «Хронографии» Феофан Исповедник писал: «375 г. Савроматы, племя маленькое и ничтожное, восстав против Валентиниана, потерпели поражение и послали к нему послов, прося мира. Валентиниан спросил послов, все ли савроматы столь ничтожны телом, и когда они ответили: «Ты видишь самых сильных из нас», — он громко воскликнул: «Горе империи ромеев, доставшейся Валентиниану, если столь жалкие савроматы восстают против ромеев...».

После скоротечной болезни Валентиниан I умер. Императором Запада был провозглашён Валентиниан II. Его августейший брат Грациан начал преследования тех, кто провозгласил Валентиниана II императором. Грациан встал рядом с братом и назвался соправителем Рима.

Горе империи ромеев!..

Никому ещё не известный гуннский князь Баламбер наводнил несметными полчищами привольные аланские степи. С седел не сходя, на воинском совете решили гунны, что достаточно выгулялись их кони, что достаточно належались возле костров воины и что жирной баранины наелись мергены впрок. И сказал Баламбер: «Пора!», и, поклонившись родине Востоку, гунны обратили свои взоры на богатый Запад.

Грозовой тучей навалились конницы на готские земли, на бескрайнюю державу Германариха. Тьма тьмущая!.. Шли большими переходами, пыль вздымалась у них за спиной. И по многу дней та пыль облаками висела в небе. И мешался в эти облака дым горящих готских вайхсов.

В каждый дом приходили малые кёнинги и велели хозяину: «Принеси в Палаты хлеб, возьми в Палатах меч! Собери сыновей своих». В страшное горе окунулась Гетика. Страдали даже те, кто уже всё потерял. То были старые видуво-вдовы, то были нищие сироты с котомками на плечах — исхудавшие дети, босые, полураздетые. Никто из них не произносил слово «венс»[96], все забыли, что такое надежда. На берегу синего Понт-моря плакали по своим мужьям красавицы-девы готские, на берегу Данпа полноводного плакали. Многие обездоленные толпами уходили в Таврию и просились на ромейские корабли. Соглашались, брали их хитрые эллины, а от берега отплыв, обращали в рабство и продавали. То в крови у эллина! Из любого несчастья он поживу извлечёт и при золоте останется; коли золото поблазнит, он и другу, и отцу на шею колодки наденет.

Амал Германарих с ополчением спешным Баламберу противостоял, в двух огромных сражениях с гунном силами мерился. От тех сражений содрогнулась уставшая, истощённая Гетика, Мидгард голубой пошатнулся и остался так, наклонённым, полузатопленным кровью достойных противников. Многое решила эта кровь. Полчища Баламбера по колено стояли в ней и не решались двинуться дальше. С низких гуннских сапог готской кровью смыта была восточная пыль, а отвага пришельца-воителя дала трещину. Надолго ли?

Причитали старики: «Это сколько же смертей может выдержать наш род? Поколения гибнут!.. Сбывается пророчество матери-Вёльвы».

Успокаивали их старухи, поговорку вспоминали готскую: «Срежь ветви дубка — другой разрастётся!.. Только время дай. Мы поправим покосившийся Мидгард, отомстим, учиним свой разбой!».

«Разбой! Разбой! Разбой!..» — соглашались старики, задумчиво кивали головами.

Везеготы же, заслыша о бедствиях припонтийских готов, поняли, что и до них дотянется гуннское копыто. Выведали потомки Балта о тьме тьмущей и в страхе покинули свои земли, пошли на поклон к извечному врагу, к ромею, к императору Валенту в Полис Константинов.

Сказали императору храбрые везеготы:

— Возьми нас, Великий, в земли свои! Служить тебе будем до серебряных седин. Дай нам хлеба, дай нам мяса. Мы тебе дадим много золота и защиту провинций.