Побеждая — оглянись

Тот Сампса хорошо потрудился, Вяйнямёйнену угодил. Лес разросся высок и тёмен, был густ, и не осталось пустынной земли. Лишь над реками и озёрами был открытый простор, только здесь не заслоняли солнце зелёные ветви. И красивы, тихи были поляны. «Известное дело! — порой молвили югры. — Сампса-сеятель — поляны сын. Потому особой, сыновней заботой одарил её. Подумай сам! Или по лесу не ходил? Что только не растёт в нём, кем он только не заселён? Идёшь, идёшь и не видишь ему края. Но на поляну выйдешь и лишь здесь красоту леса поймёшь. Вся красота тут, вся отсюда исходит! Самсы-сеятеля труд!»

Риксовым подборышем прозвали того югра, что Бож подраненного из сечи вынес и в Веселинове оставил. Но вскоре через лечьц-старух и челядь дознались: есть имя у него — Сампса. И рождён он был девой югорской на красивой поляне в лесу. Потому-то и имя такое дано. Тоже, как предок, сын поляны. И, как у прежнего Сампсы, волосы его белым-белы, сини глаза, словно ясное небо над лесом, пальцы тонки-длинны, как у лесного Ручья, который музыку на камешках и порожках играет, который нежной песнью тешит слух пастушков, а перед приходом зимы грустную песню поёт вслед улетающим птицам. Только у Ручья ноготки на пальцах голубые и кружевом пены окаймлены, а у Сампсы-песнопевца так же чисты, но розовы. И тонок Сампса, подобно ручью, и тих в речах. Но если запоёт, то далеко песнь слышна, голос его высок.

Свей, побратимы Хадгара, которые всю жизнь по чужим землям ходили и потому много видели, на Сампсу глядя, удивлялись, говорили югровым князьям:

— Откуда ваш скальд? Откуда ваш сплетатель песен[27]? Не из Бьярмаланда[28]? Там среди феннов мы много похожих встречали.

А грозноликий Хадгар югре так сказал:

— Заберу у вас скальда. В Ландии моей он больше надобен, чем в ваших тёмных лесах. Кто его здесь слышит? Человек с тёмным сердцем услышит ли светлую песнь? И нужна ли песнь вашему толстошкурому зубру? А у меня будет драпы[29] слагать в честь конунгов. Хадгар из него второго Торгрима сделает. По всему видно!

Молчали князьки, не хотели терять песнопевца, но и свею своенравному боялись возразить.

Так и водил за собой Сампсу славный конунг, так и в сечу с антами его втянул. И песнопевец юный, в деле воинском не искушённый, возле самого Хадгара ранен был риксом Божем.

— Изойди, утомись, боль! — едва слышным шёпотом заговаривали лечьцы. — Изойди и на листья ляг. Листья сожжём. Свербеть краям, разойтись краснице, в хвосте у гнедой кобылы ей в поле унестись... Живица, живица, пристань-присохни, руду уйми. Загасни, Огонь!..

На широкую лаву, на верный наговорный сучок садили лечьцы Сампсу. И над головой у него творили волшбу. И отпаивали страдающего травами. Брали отвары, брали настои. Сосновую хвою в ступе толкли, заливали росами. Потом сухие корни аира растирали в порошок. Лист дубовый парили, пережигали липу, мяли берёзовые почки. Смешивали масло и пчелиный воск... Всё с оглядкой делали, от недоброго отмахивались. Жёлтый камень, лунный свет клали у порога.

Вскоре совсем сошла боль, унялась краспица, стал песнопевец потихоньку крепнуть. И тогда упросил он старух-лечьц вернуть ему кантеле. Согласились старухи. Но недолго слушали игру Сампсы. Покачали головами, сказали:

— Ловок ты да горазд струны дёргать. А какой от этого прок? С этого звона сыт не будешь! Пальцы заболят — струн-то вона сколько! Благочестивый муж должен дело знать — пашенку пахать, железо ковать, горшки лепить, срубы ставить...

Так сказали мудрые лечьцы и ушли. А песен не поняли. Зато челядинки и прислужные девы стали чаще приходить. Не боялись того, что бранятся на них лечьцы. Садились девы возле Сампсы, вишенкой-яблочком его угощали, гребнем самшитовым волосы ему расчёсывали и югорские руны слушали об Айно-деве.

— Тяжко ей, тяжко, несчастной, — понимали челядинки, утирали слёзы.

А прислужные девы иначе поворачивали:

— Так ли уж плох старик Вяйнё? Волшебство мог вершить, постиг премудрость, знатен был. Зря плакала Айно, напрасно печалилась. Иной старик лучше молодого.

Пряча кантеле, Сампса девам про Каммо-ужас говорил и про дом Калмы-смерти. А девы не пугались, знали сказки и пострашнее. Про Огневержца на болоте слышал ли, югр? А великанов в лесу не видел?.. На болотах Космачи сидят, шевелятся, на кочки похожи. За кочки и принимают их; ногой ступят, а Космачи и тянут человека в самую бездну. Так и на тропах волшебные корни-притворщики лежат; ногу охватят злой петлёй и в подземелья несчастного влекут; а как окаменеет в земле человек, раскалывают его на куски и разбрасывают по округе. Встречал ли каменные головы в лесу, югр?.. А про Житеня не сказывали тебе жнецы? Идёшь по полю, не оступись, не примни колоски, не то ухватит за ногу рыжебородый Житень, ногу и оторвёт... И про Навьев не слышал, являющихся по ночам и вдыхающих болезни? Не слышал про Полевика, что, как сама земля, чёрен и наг, что меняет лица, что быстр, как ветер, и неуловим, как искра?.. Ох, много могли поведать девы!

Про рикса Божа так сказывали: