Побеждая — оглянись

Бож догнал одного из новских — худого, злющего, с опухшими от побоища кулаками. Конской грудью сбил смерда в снег. Тот, однако, ловко поднялся да хотел ухватиться за риксов сапог, чтобы скинуть всадника из седла. Но Бож ударил его плетью по рукам. Тем ударом окрутил запястье смерда и крепко дёрнул. От того лопнула кожа, а из-под плети проступила кровь.

— Помилуй! Помилуй! — взмолился смерд.

Тех, что успели затаиться в лесу, подняли собаками. Всех — и новских, и охонских — согнали к обозу. Тем временем Нечволод разыскал посадника, едва добудился его. Смеясь над его похмельной бранью, глумясь, выбросил полураздетого из тёплого гнёздышка в сугроб, облепил ему рожу снегом. Рядом смеялись кольчужники. Лестно было молодым над старшей чадью посмеяться. Посадник же злобно поводил на них налитыми кровью глазами, давился, выплёвывал снег. Лохматый, опухший, униженный перед чернью, он едва сознавал, что происходит.

— Меня? Меня?..

— Тебя, почитаемый! — приговаривал десятник. — Тебя!

И снова совал посадника головой в сугроб. Потом его связали кольчужники, кинули в возок на сосновые лапы. Сверху набросили старый потник.

— Поедешь в Веселинов, — сказал Бож. — Там у судилища стоять будешь и ответ держать — кому что дозволено.

Смекнул тут посадник, что беда над ним нависла нешуточная; пытался разжалобить:

— Сердце моё разрывается надвое...

Но не слушали его.

Бож на возок встал, спросил смердов:

— Мало вам порчи иной? Кто воду мутит, кто гонит вас друг на друга? Или вразброд жить милее?

Промолчали смерды, опустили головы. Думали: «Пусть лучше не дознается рикс. После сами пустим кровь кому следует. А дознается, нам же платить придётся...»

Куражился Нечволод:

— Чем плохо живётся им! Ждут рикса, не дождутся. Посадника не обижают, чарочку за чарочкой ему подносят, с добрым сердцем опаивают. А приехал Бож — радость великая! Разожгли костры, завели кулачные хороводы...

Вздыхали смерды, переминались с ноги на ногу.

Десятник кольнул кого-то копьём в бок:

— Говори ты!

Тот смерд из охонских был, ответил:

— Не знаем, зачем новские пришли...

А тот, что с опухшими кулаками, худой, с издёвкой кивнул своим:

— Не знает! Слышали?

Тогда один из новских смердов протолкался к возку:

— Похоже, не та беда, что творим, а та, что скрываем... Их Охнатий ночью нашего Унону убил. Пришли ущербом ответить, да Охнатия не сумели найти. Нет его среди других. А след сюда, в Охону, ведёт. И волки шли по следу, и мы, подобно волкам.

— Убил за что?

— Про то мало кто знает. Вражда давняя! Одни говорят: ещё дедья наши приблудного коня не поделили, спор свой решали дубьём. А кто говорит, ещё ранее было, до охонской югры скрадывали друг друга. От тех-то пор и ходим с оглядкой. А мальцы, на нас глядя, ущербную повадку перенимают. Выходит, и им покоя не будет.

— Что ж посадник? — спросил Бож.

Услышав про посадника, обиженно зашумели смерды. А некоторые принялись открыто насмехаться над ним да над теми, кто своих дев не уберёг, дочерей и сестёр в тёплую посадника постельку подкладывал, кто с посадником — боровом похотливым, пузом бездонным — по-доброму жил.

— Другого вам пришлю, — обещал Бож. — А Охнатия велю сыскать.

Тут услышали все, обернулись на голос:

— Здесь я! Чего искать!..

Двинулись было новские смерды, но остановились, опасаясь нарочитых. Из-за низкой овчарни, из-под широкой соломенной кровли вышел тот смерд, про которого говорили новские: «Бородища у него густа, черна; да по обыкновению зубы скалит». Ростом он был невысок, но плотен. Мокрый весь стоял. А подол рубахи, рукава и борода уже подмёрзли, отвердели.

Отошёл от овчарни и в сугробе завяз. С запоздалым лаем кинулись к нему выжлецы, но нарочитые отозвали их.

— Кабы не ты, Бож, — сказал Охнатий, — то не найти б меня новским. Умом они не доросли. При тебе же откроюсь: на озере я в проруби сидел, дышал через соломину. Поверь, не найти б меня новским!

На ущербных глядя, ухмыльнулся смерд, показал белые зубы.

— Опять зубы скалит. Пёс! — в негодовании сказал тот, с опухшими кулаками.

— Не замёрз ли в ледяной рубахе? — смеялись кольчужники.

— Лицо красно, выдержу. Жить захочешь, не такое стерпишь!

Бож сказал:

— Вражду вашу, неразумные мужи, я прекращу просто. Чад во градец заберу: старшего Охнатьего сына и сына Уноны-смерда. И далее так будет: кто на ущерб пойдёт, кто на соседа руку поднимет, тот сына своего более не увидит — свеям отдам.

Нечволод-десятник бросил седло на снег, сам сел в него, заломил на затылок бобровую шапку.

Вокруг собрались люди, спросили:

— Что давать?

Пришли нарочитые, сказали:

— Два по ста и два по десять.

— Плугов?

— Десять.

Тогда сказал смердам Нечволод:

— С плуга по два мешка: один — жито, ячмень; другой — жито, овёс. С головы по меху, с трёх овец по овчине. С каждого дыма — две восковые головы, колоду мёда. С женского пальца — локоть полотна. С малого чада по пригоршне: один — ягод, другой — грибов.

Потом на Сампсу указал десятник:

— К утру у ног этого югра всё должно быть! Склонились к уху Нечволода чадь-кольчужники, шепнули:

— Медов бы теперь... У Охнатия. Тот не выдаст.