Побеждая — оглянись

Возле судилища встал Сампса, спиной к Перуну, лицом к столам. Закинул косицы за спину, снял со старого кантеле чехол, ремешок набросил на плечо и тонкими пальцами взялся за струны. Наигрыш наиграл песнопевец, но не скоро запел. Новую песнь обдумывал, подбирал к звукам нужные слова. И на слух проверял. А как подобрал, услышали. Тихо полилась песнь Сампсы:

Велика земля племени Веселинова.
И чудес в той земле много есть!
Здесь и сила медвежья в человеческом облике,
И красота лебеди в облике женщины.
И веселья здесь больше, чем в бочках отмерено.
И гостей желанных — по кубков числу...

Остановил наигрыш Сампса, огляделся, вдоль столов рукой повёл, сказал:

— А кубков-то вон сколько!

Одобрительным гулом ответили на эти слова.

А Сампса дальше заиграл:

Велика земля племени Веселинова.
И чудес в той земле много есть!
Здесь и змей-чудище на болотах водится,
И огнеглазые великаны по лесам живут.
И без опаски люди друг другу улыбаются.
И улыбка служит мерой доброты...

Опять прекратил игру Сампса, в наступившей тишине осмотрелся по сторонам. На Божа указывая, сказал:

— А рикс-то вон как улыбается!

Все обернулись к молодому риксу и, увидев его открытую улыбку, засмеялись. И чадь-кольчужники, и свеи смеялись вместе с Божем самим.

Сампса же выждал время и продолжал:

Велика земля племени Веселинова.
И чудес в той земле много есть!
Здесь в чертогах всегда тюбилие:
И в словах, и в еде, и в голосе песенном.
И, что в песнях поётся, сбывается.
И по песне песнопевцу наливается...

Замолчал Сампса, подмигнул виночерпию, сказал:

— А я-то вон как спел!..

Зашумели, затопали нарочитые и свей. Сытые псы, заскучавшие было, повизгивая, бегали между лавами. Удивлялись вельможные, видя, что смеётся Тать; не было такого прежде. Вот как развеселил Сампса!

Нечволод-десятник крикнул виночерпию:

— Ведёрко браги песнопевцу! Самая мера его песне!

Принесли наполненное до краёв дубовое ведро.

Взял его Сампса обеими руками, едва удержал песнопевец. Отпил немного, виночерпию вернул.

— Не сумею! — засмеялся. — Не напел на столько.

— Тогда за ворот ему! — закричали. — По обычаю!

Под всеобщий хохот и лай псов вылили брагу на Сампсу.

Но вот поднялся Бьёрн-конунг, поискал по чертогу глазами. Как улёгся шум, сказал:

— Эй, скальд! Давно не слышно тебя и арфы твоей. Ответь!

Вышел в круг Торгрим. Скоп, воинский скальд. Из тех он, кто и оружие держит умело, в этом искушён, и к веслу привычен, и на пирах во славу героев хвалебные драпы поёт. И в битве жестокой искусный скоп то мечом унизит врага, то едким кённингом во всеуслышание его заклеймит, пронзит. Не молод уже Бьёрнов скоп и, многоопытный, много видевший, не превзойдён в сложении песен, любим всеми.

Светлая борода у Торгрима в тонкие косички заплетена. Строен, не широк в теле, как иные в годы его. Лицо открытое, взгляд ясный и проницательный, как у всякого, призванного словом своей песни наставлять людей мудрости, увлекать к подвигу.

Поклонился Торгрим сидящим за высоким столом, начал песнь:

Много исплавали корабли наши,
Лёгкие ладьи морей и рек!
Всюду народы нас в страхе встречают,
Возводят в предания имена храбрых.
Свои забывают, помнят наши!

Во славу Одина великие подвиги

Детей достославных его!
Смелы, как Волк, мудры, как Ворон,
Ходят далеко, далеко и видят.
И Волк, и Ворон Одину посвящены!

Во славу Одина и моя песнь,

Во славу Слейпнира, восьминогого коня его,
Рождённого от Локи!
Отец Ратей Железных[67] восседает на нём
И покровительствует делам нашим.

Вознесём же хвалу покровителю, карлы!

На ступени Вальгаллы светлой,
К палатам Одина возложим её.
А сами под оком Его пировать будем.
На поле брани, кровь мешая, не умрём!..