Побежденные (Часть 3)

Волосы ее отросли за это время и пышными локонами опускались на шею, они будут седые, эти локоны! Кому она будет тогда нужна? Невыносимы эти мысли! Когда смерть стояла совсем близко, мысль была только о том, как бы сохранить жизнь; сейчас, когда острый момент прошел, подымался вопрос: зачем жить, если впереди ни счастья, ни семьи, а лишь один изнурительный труд? Не лучше разве было погибнуть сразу?! Она начала предчувствовать, что тоска по счастью замучает ее. Что-то острое, подымаясь на поверхность со дна души, вонзалось в каждую мысль, в каждое впечатление... У нее составилось убеждение, что невидимое острие, выходя из сердца, подымается вдоль позвоночника и пронзает мозг!

"Это мне возмездие за мои постоянные капризы и недооценку ближних, за мои эксцентри-ческие тяготения. Именно сюда уходят корни этого страшного растения. Оно питалось тою скрытою порочностью, которую никто не замечал во мне, кроме меня самой, а теперь - отчаянием, которое меня душит. Его не выдернуть никакими усилиями, и оно будет отравлять меня день и ночь, как злокачественная опухоль своими токсинами. У Аси ничего подобного не может быть, как бы глубоко она ни была несчастна".

Не прошло и недели, как вся камера была разбужена среди ночи командой:

- Собирай вещи, выходи в коридор! Без разговоров! Быстро!

В коридоре на тумбе уже лежали кипы "тюремных дел", которые заводились на каждого. Тюремное начальство передавало заключенных этапному. Команды отличались бесцеремон-ностью, претендовавшей на лаконичность:

- Стройся! По четыре штуки! Руки в заднее положение! Живее, живее!

Эффектней всего была посадка в "черный ворон", куда заключенных запихивали, уминая ногами, дабы вместить как можно больше. Леля встала в четверке с Зябличихой, Шурочкой и одной из монахинь и, как только началась высадка на отдаленных запасных путях, по-видимому, Московского вокзала, поспешила построиться с теми же, чтобы избежать соседства с Танькой Рыжей и Боцманом. Однако после первой же переклички выяснилось, что уголовниц нет среди приготовленных к отправке - эта партия из двух тысяч человек состояла только из политичес-ких. Огромный железнодорожный состав уже был наготове. К каждому вагону-теплушке были прилажены широкие сходни, по обе стороны которых стояли конвойные с собаками; овчарки злобно скалились, хрипели и выкатывали глаза, натягивая цепь и пытаясь схватить заключен-ных, пропускаемых мимо них; пена капала с высунутых языков. Леля с детства привыкла умиляться на всех четверонегих - и собак, и телят, и овец, и кошек - и с ужасом смотрела теперь на этих озлобленных тварей. "Они, по-видимому, заразились от этих людей их сатанин-ской злобой! Таких даже Ася не решилась бы гладить и целовать в морду!" - думала она, подбирая в руку платье, чтобы благополучно пробежать между двух морд.

В каждую теплушку было запихнуто по пятьдесят человек; лежали, плотно прижавшись друг к другу, на нарах и под ними на разостланной соломе. Посредине была бочка с водой, а рядом на полу дыра, предназначенная играть роль уборной. Двери плотно закрыли на болты; в первый раз их раздвинули только в середине следующего дня, когда принесли еду и произвели проверку. Способ, применяемый в последнем случае, тоже был образцом "вежливости": заключенных сначала уминали в один угол, а потом перегоняли палкой в другой, пересчитывая поштучно, как скот.

Поезд то и дело подолгу стоял, но всякий раз на очень отдаленных запасных путях. Леля часто припадала лицом к щели, которая приходилась поблизости от ее места, и видела мелькавшие мимо бесконечные леса, да изредка огни станций, но поезд ни разу не остановился против хоть одной из станционных построек.

Слава Богу, что среди заключенных не было уголовниц! В основном все женщины оказались приятные, вежливые; много аристократических дам, державшихся мужественно и просто. Привыкнув друг к другу, стали заводить долгие разговоры - то кто-нибудь рассказывал о своей жизни, то находились охотницы читать наизусть стихи или пересказывать особо памятные книги. Оказалось несколько артисток - они пели и очень хорошо декламировали. Леля тоже постепенно освоилась, читала "Белое покрывало" и "Для берегов отчизны дальней". Произнеся последнюю фразу стихотворения: "Но жду его; он за тобой...", она вспомнила Вячеслава... "Он за мной, мы встретимся!" пронеслось в ее мыслях.

Было среди них и несколько старых революционерок, обвиненных в каком-нибудь "уклоне" или прямо в "терроре". Они рассказывали о репрессиях царского времени.

- Если бы прежних революционеров осмелились вот так перегонять палками или травить собаками, как нас теперь, или хоть раз ударить, - такое событие тотчас бы переросло в грандиозный скандал с забастовками, самоубийствами и прокламациями и в тюрьме и на воле; а теперь произвол носит узаконенный характер и террор каждому замыкает уста, - сказала одна из эсерок.

- Этого бы не было, если бы был жив Владимир Ильич, - возразила старая большевичка.