Побежденные (Часть 3)

- Сколько ему? - спросила она и встретила взгляд молодой женщины, кутавшейся в старый офицерский башлык, такой же, в какой, бывало, куталась сама Леля.

- Полгодика ему, а второй на обозе едет - тому уже три.

- Вы по пятьдесят восьмой? - спросила Леля.

- По какой же еще? Сестра мужа вышла за английского посла, бывала с ним у нас... Вот и вся моя вина! - горько усмехнулась женщина. - Не знаю, что с детьми будет... Уверяли меня, что определят их в ясли при лагере и будто бы позволят мне их навещать, но... боюсь подумать, что впереди...

- А может быть, и в самом деле позволят? - сказала Леля. - Вот бы нянями устроиться туда и вам и мне!

- Руки затекли, - шепнула молодая мать, перекладывая живой пакетик.

- Дайте его мне, вы устали. Он мне крестника моего напоминает. - И Леля приняла на руки этот маленький движущийся клубок. До сих пор она еще никогда не делала первой попыток к сближению и попала в струю теплой симпатии неожиданно для себя; симпатии, вызванной, может быть, только тем, что рядом женщина ее круга и ее лет.

- Агунюшка, маленький! Люли-люленьки, прилетели гуленьки! Молочка-то тебе хватает? А мой крестник вырастет без меня, и когда я вернусь (если вернусь!), я для него буду чужой, не нужной, лишней!..

Шли, шли, шли... Усталость нарастала, и всякая восприимчивость понемногу притуплялась. По-видимому, был отдан приказ дойти прежде сумерек до места назначения - остановок не делали и торопили колонну.

Ежеминутно раздавались окрики конвоя:

- Не отставай, смотри! Равняйся, не то собак спущу! Кто там сел? Подымайся! Шутить не буду - живо овчаркой затравлю!

Бросалась в глаза фигура уже пожилой художницы на костылях - она была поставлена впереди и возглавляли шествие! Молодая мать уже давно взяла обратно ребенка и, изнемогая от усталости, начала отставать, а Леля думала теперь уже только о том, чтобы самой не упасть в снег.

Внезапно один из конвойных приблизился и, не говоря ни слова, ловким ударом приклада выбил ребенка из объятий матери и отшвырнул ногой в канаву! Это не приснилось, не померещилось - это в самом деле было. Как могли они молча пойти дальше? Но они пошли после короткой сумятицы, когда на остановившийся ряд натолкнулись шедшие сзади... Угрожающие крики конвойных в одну минуту навели порядок. Снова пошли!

И это уже был сон - иначе как жить после того, что произошло?! И Леля уверяла себя, что это сон - ведь все кругом расплывается и кружится, как во сне. Значит, сон, и ребеночек той женщины на самом деле жив.

Какую кашу дадут на остановке?.. В канаве... ему холодно... маленькие ручки синеют... он не сразу умер: он замерзает... может быть, ищет губками грудь... Если и Асе придется идти так... и тоже с двумя младенцами... тогда...

Нет, это не сон. Леля отважилась, наконец, обернуться на свою соседку - та брела, спотыкаясь, с низко опущенной готовой. Леля подхватила ее под руку.

- Не дойдет! - сказал кто-то из соседнего ряда. - Попросите начальника этапа посадить ее на сани. Он все время разъезжает верхом туда и обратно.

Леля взглянула на верхового, маячившего во главе колонны, и выбралась на обочину под руку с новой подругой, которая припала головой к ее плечу. Колонна растянулась версты на две и вьется по ледяной дороге; люди еле волочат ноги, кто в шинели, кто в меховой шубе, кто в тулупе, а кто так просто в одеяле. Вот послышался злобный храп и повизгивание - с ними поравнялся отряд овчарок; человек, державший вожжи, обернулся на двух женщин:

- Чего стоите? Кто вам разрешил выйти из ряда?

- Мы ждем начальника этапа, - ответила Леля.

- Стоять у дороги не положено! Какого еще тебе начальника? Пошла на место! Живо!

- Вы - командующий собачьим отрядом, а я хочу говорить с командующим этапом, - ответила Леля.

- Я те покажу командующего собачьим отрядом! Отведаешь сейчас у меня! - и наклонился спустить собаку...

Леля вскрикнула и в ужасе ринулась к своему месту. Две озлобленные морды с высунутыми языками, с оскаленными зубами уже отделились от стаи, вот они уже настигают...

Она не помнила, как попала на свое место и кто удержал собак, которые могли разорвать ее; одна пасть успела схватить ее за голень, другая задела щиколотку... Она не чувствовала даже боли и только тряслась, как в ознобе.

- Этим людям позволено все! Поступить так на глазах всего этапа может лишь тот, кто заранее уверен в полной безнаказанности, - произнес кто-то около неё. Молодой соседки уже не было рядом - положили ли ее на сани, приткнули ли в другое место или разорвали собаками, Леля не знала. Навязывалось в память что-то хорошо знакомое с детства... что-то страшное... "Хижина дяди Тома" - вот это что! Сто лет тому назад так обращались с неграми, а теперь - в двадцатом веке - с русскими! А где-то в Швейцарии Литвинов произносит трескучие речи о недопустимой жестокости в обращении с туземцами в колониальных странах... О! С неграми нельзя, но она - русская... с русскими можно!