Побеждённые (Часть 2)

Перед ним вереницами закружились образы... Вот она - юная, девятнадцатилетняя, в переднике с красным крестом, в длинной сестринской косынке. Он вспомнил ее застенчивую заботливость, тихий голос, осторожные руки, гордую головку... Эта крымская трагедия, на фоне которой выступала она и ее незамеченная, неоцененная любовь, была залита кровью... Воспоми-нания были так болезненны, что лучше было их не касаться, - агония белогвардейского движения, за которой тянулся призрак расстрела на тюремном дворе...

Он нахмурился и, потушив папиросу, вернулся в спальню.

Ася стояла на подоконнике, заглядывая в форточку.

- Дождь моросит, тихий, теплый, весенний. Теперь все зазеленеет, сказала она ему с улыбкой, как будто дождь этот обещал благодатную перемену не цветам и листьям, а измученным людям. - Тучка проходящая... вот уже радуга - посмотри! Что если бы на этом причудливом облаке с янтарным оттенком вдруг показался Светлый Дух, но не грозный Архангел с трубой, призывающий на Суд, а другой, весь исполненный любви! И пусть бы его увидели одинаково и праведные и неправедные, и верующие и атеисты; может быть, тогда люди покаялись и все зло кануло в вечность... Как ты думаешь?

Но он думал совсем о другом и сказал:

- Не хочешь ли пройтись со мной к Елизавете Георгиевне? Мы, право же, слишком мало внимательны к ней. Принесем ей хоть букет цветов.

Ася соскочила с окна и с готовностью схватилась за шляпку.

На улицах пахло распускающимися тополями, душистые липкие ветки которых продавали на каждом углу, запах их навсегда связался в памяти обоих с этим незабываемым последним счастливым вечером.

К одиннадцати они уже вернулись домой, но Ася настолько устала, что отказалась от чая, желая скорее лечь. Олег поднял ее с дивана и на руках перенес на постель.

- Когда ты с нами, я ничего не боюсь, я опять счастлива! - лепетала она, опускаясь на подушку. - Только бы не разлучаться с тобой и со Славчиком.

- А дочка? О дочке-то ты и забыла? Смотри, чтобы непременно была дочь. Славчик похож на меня, а твои тончайшие черты остались неповторенными. Я хотел бы назвать дочку Софьей в памяти моей матери. Будем водить ее в коротких платьицах, а на головку ей завязывать огромный бант: так одевали когда-то мою сестренку.

Она блаженно улыбалась:

- Спасибо, милый! - и глубокая нежность зазвенела в ее голосе. - Я виновата, я сама вижу, что стала слишком легко расстраиваться. Не знаю, что со мной теперь - я везде вижу только боль и горе!

- Ты - святая, - сказал он, - если вечная жизнь существует, мы с тобой и не встретимся: я - нераскаянный грешник, а ты...

Ася открыла глаза.

- Молчи! Не смей так говорить. Ты придешь туда же, где буду я, иначе я счастлива не буду. Почему-то я уверена, что умирая, услышу колокольный звон и увижу белые тени, которые поют "Осанна" и "Свят, Свят, Свят еси, Боже"! Мне иногда уже мерещится... Наверное, очень большая дерзость думать так!

И опять закрыла глаза...

"Тебе мерещится это, - подумал он, - а мне только узкоглазый киргиз, который метится в мое сердце".

Он смотрел на то, как засыпает Ася, и думал: что если она, жалеющая всякую тварь - собак, кошек, голубей, узнала бы, как он отдал приказ расстрелять восьмерых человек? Разлюбила бы она его?

Он вдруг с небывалой силой в душе своей раскаялся во всем дурном, что жизнь заставила его сделать. Доселе он и не думал о тех восьмерых большевистских нелюдях, убийцах и грабителях, которых расстреляли по его приказу. А теперь вдруг всплыло. И всплыло как грех. Да, он не мог поступить иначе, но горе ему, что судьба распорядилась казнить их его рукою.

Этому раскаянию отчасти предшествовало событие, разыгравшееся в Луге накануне; Олег задумал извлечь пользу из своих ежедневных скитаний по лужским лесам и привезти с собой к обеду дичь, пользуясь дружескими услугами Маркиза. Лесник, мимо избушки которого он часто проходил, одолжил ему ружье, и он отправился на охоту. У Маркиза были свои планы, и очень скоро он выгнал на поляну зайца.

"Давно не стрелял... Эх, маху дам!" - подумал Олег, прицеливаясь. Но заяц бежал странно медленно и почти не увертывался. Выстрел Олега повалил его. Приблизившись, Олег увидел издыхающую зайчиху, около которой копошились с жалобным писком только что родившиеся крошечные зайчатки мелькали их длинные ушки и еле заметные хвостики. Олег невольно остановился; Маркиз остановился тоже и взглянул на хозяина значительным, понимающим взглядом. "Что мы с тобой наделали! Ну, и изверги же мы после этого!" - сказал, казалось, взгляд собаки. Умирающая мать оперлась о лапку и стала облизывать ближайшего детеныша... Олег отвернулся и пошел прочь.