Побочный эффект

— Почему ты так говоришь? Какая групповуха? Почему ты все время называешь меня шлюхой?

— А как тебя назвать? Как бы ты сама назвала…ммм, даму, обслуживающую восьмерых мужиков? Даже не удаляющуюся для этого в отдельную комнату, а с видимым удовольствием проделывающую это на глазах истекающих слюнями кобелей. Можно, конечно, найти другие эпитеты, однако вряд ли они будут звучать более нежно, да и суть исказят. Я, например, не могу назвать тебя проституткой: ты не взяла ни копейки ни с меня, ни с остальных. Единственная плата за твои услуги — шампанское, но это такие мелочи, обычный разогрев перед сексом. И хватит об этом. Ты думаешь, мне приятна мысль о том, что моя жена шлюха?

На глаза навернулись слезы. Неужели вся эта грязь — правда?! Нет же, нет! Он просто сволочь, и играет свою сволочную роль до конца. Прекратить кошмар может только одно: ее согласие выйти за этого ублюдка.

Хорошо, пусть так. Если это цена ее свободы — она скажет ему 'да'. А потом… Не обязана же она выходить за него замуж, даже если сказала 'да'?

Однако слезы обиды сдержать не получилось, как ни пыталась.

Николай не преминул воспользоваться ее слабостью.

— О, прости, детка, я, кажется, уже нарушил свое обещание не напоминать тебе о прошлом! — воскликнул с изощренным издевательством в голосе. — Но я обещал тебе не делать этого с завтрашнего дня, а сегодня потерпи чуток, прочувствуй напоследок всю низость твоего падения. Хорошо хоть я пленку засветил — ребята ведь 'нащелкали' море пикантных фоток с твоим участием. Причем старались, чтобы в кадр попали не только твои прелести, но и личико, искаженное экстазом.

Издевательство уступило место злобе. Та в свою очередь досаде:

— Не уверен, что таких фотографий не наделали раньше. А потому вот тебе мое офицерское слово — отныне и навсегда сцена для тебя под запретом: того и гляди, какая-нибудь сволочь надумает шантажировать.

'Сволочь тут одна', - подумала Паулина, однако перебивать Николая не осмелилась. Еще минуту назад была уверена, что всю эту мерзость он придумал только ради того, чтобы вынудить ее выйти за него замуж. А упоминание о фотографиях напугало не на шутку. Неужели все это правда, и она… И она то, что он о ней говорит? Если так — ей самое место в его женах. Заслужила. Головокружительная карьера, ничего не скажешь!

Но все равно это неправда! Это не может быть правдой!

— Или еще лучше — сугубо ради развлечения пустит эти фотографии в народ, — продолжал собеседник, не замечая ее настроения. — Так что цени мое благородство: не каждый решился бы после этого жениться. Ну все, так и быть, забыли о прошлом. Вернее, считай, что я забыл, а ты помни, кто ты есть на самом деле. Помни, что ты шлюха и тварь, и цени мое мужество и благородство.

***

— Ааах, — вырвалось из груди.

Самолет провалился в воздушную яму, и Ира почувствовала, как от лица отлила кровь. Должно быть, кожа приобрела зеленовато-оливковый оттенок, модный в этом сезоне. Хорошо, что ее никто не видит, даже собеседница. Та смотрит прямо перед собой, чуть склонив голову в Ирину сторону, чтобы не пропустить ни слова.

Дыхание восстановилось, и Ирина повернулась к ней:

— Ох, простите великодушно, никак не могу привыкнуть. А вы не боитесь?

Соседка посмотрела на нее, уверенно покачала головой:

— Не боюсь. Это всего лишь физика. А самое главное: чему быть — того не миновать.

Она улыбалась так открыто, лицо ее было таким обаятельным, таким знакомым, что Ира не выдержала:

— Смотрю на вас, и пытаюсь припомнить — где я могла вас видеть? Сначала думала — показалось, а теперь просто уверена, что я вас знаю. Напомните, где мы встречались? Я не кажусь вам знакомой?

Та задорно рассмеялась:

— Нет, я вас точно никогда раньше не видела. Да и вы меня вряд ли встречали. А лицо… Что лицо? Оно ведь может быть на кого-нибудь похожим, правда?

— Тоже верно. Значит, обозналась. Оно и лучше. Мне бы не хотелось, чтобы эту историю узнали мои знакомые. Так мы точно не встречались раньше?

— Нет-нет, продолжайте, вы очень интересно рассказываете. Я люблю такие истории. Так что там было дальше?

***

Новый год Ирина обожала. Ей была свойственна повышенная сентиментальность — расплакаться могла даже при просмотре нейтральной, в общем-то, сцены фильма, не говоря уж о выжимающем слезу финале мелодрамы. При этом на работе умудрялась сохранять стойкость оловянного солдатика — никакие дрязги не могли заставить ее впасть в истерику или просто по-бабски расплакаться.

О склонности к сантиментам знали только самые близкие: семья и Лариска. Когда-то Ира пыталась скрывать эмоции и от них, но на то они и близкие, чтобы видеть то, что скрыто от посторонних глаз.