Побочный эффект

Такие косметические процедуры Ира отвергла категорически, предоставив Вадиму заниматься ими в гордом одиночестве. Мало того, что ей претило показываться молодому супругу в неприглядном виде, с маской на лице. Не менее неприятно ей было взирать на мужика, ведущего себя, как баба. И Ира ввела себе в правило еженедельное посещение салона красоты: уж лучше она будет делать маски под присмотром профессионального косметолога, а заодно избавится от печального зрелища: субботнего блюда под названием 'юный муж в сметанном соусе'.

Все было не так, все было не то…

Даже поесть нормально теперь не удавалось: Вадим с крайним презрением относился к обыкновенной посуде. Хоть утро, хоть вечер. Хоть будний день, хоть выходной. Опаздываешь ли на работу, или изнемогаешь от голода и усталости — ему непременно требовалось накрывать стол по всем правилам сервировки, с обязательной крахмальной скатертью и сервизной супницей, которую так тяжело мыть. Не столько даже тяжело, сколько страшно: это мамин сервиз, а Ира теперь, после ее смерти, относилась к маминым вещам очень трепетно.

Зачем ему эта супница? Не проще ли из кастрюльки налить суп в тарелку и разогреть в микроволновке? К чему лишние телодвижения? Супница по размерам никак не вписывалась в микроволновую печь, и потому приходилось всю кастрюлю разогревать на плите, после этого переливать из нее в супницу, где суп или борщ довольно быстро остывали. А после обеда приходилось мыть и кастрюлю, и супницу, не говоря уже о полном наборе опять же сервизных тарелок и мельхиоровых — за неимением серебряных — приборов. Не в девятнадцатом же веке они живут, и не при дворе Екатерины Второй. Не обихаживают их толпы слуг и дворецких — чего корчить из себя аристократов?

Вечерами тоже не все было сладко. Вернее, поначалу Ирине это даже нравилось. Черкасов никогда не ложился в постель, не побрившись и не освежившись туалетной водой. Никогда — голым или в трусах. Только в шелковой пижаме темно-синего цвета, подаренной на свадьбу любящей мамочкой. После этого начиналась любовная игра.

Впрочем, с его любовными игрищами Ирина познакомилась до свадьбы, еще в Анталии. Ее весьма впечатлило то, как нежен был с нею Вадим, как долго ласкал ее тело, готовя непосредственно к таинству единения. Как непохоже это было на их с Сергеем привычный секс! Как долго любил ее Вадим, ласково терзая, десятки раз доводя до исступления…

После свадьбы праздник тела не закончился. Черкасов по-прежнему занимался этим часами. Но теперь Ире почему-то уже не так нравились затянувшиеся прелюдии. То, что изначально выглядело заботой о том, чтобы ей было хорошо, теперь казалось неестественным, 'чересчуристым' — показательными выступлениями: посмотри, какой я заботливый любовник! А на деле, похоже, заботился не столько о любимой, сколько о себе самом: Ире начинало казаться, что так много времени ему необходимо не для того, чтобы довести ее до точки кипения, а чтобы элементарно завестись самому. А что еще думать? За время бесконечной прелюдии она успевала несколько раз вскипеть и остыть. А к моменту, когда Вадим, наконец, приступал к непосредственному слиянию, она так уставала, что больше уже ничего не хотелось, и любвеобильность новоявленного супруга начинала раздражать.

С Сергеем было намного проще. Не столь затейливо, зато не в пример результативнее. И… приятнее. Да, приятнее. Ближе. Лучше. Роднее. Дороже.

Очень скоро запах туалетной воды приелся и стал раздражать. Это днем Ира любила этот запах. Вечером же, в постели, предпочитала запах свежевымытого тела, смешанный с ароматом пенки для бритья — такой мужской и возбуждающий запах чистоты. И чтобы непременно едва уловимо пахло бензином и машинным маслом — именно так пахло от Сергея по вечерам.

А еще ей никогда не приходилось стаскивать с Русакова противную скользкую пижаму.

***

Уже почти четырнадцать лет они прожили вместе. Вроде и привыкла Паулина к этому мужлану, а полюбить так и не смогла. Боялась. Мстила ему мелко и даже мелочно. Но не любила. А раз не любила — то и не дорожила.

Грубый, хамоватый офицеришка, не отличающийся ни умом особенным, ни покладистым характером. На службе Николай, возможно, был хорошим командиром. Возможно, отличным подчиненным для вышестоящих по званию. Кто знает: может, начальство его так страшно долбало на службе, что дома ему непременно хотелось на ком-то отыграться? Или же давно вошло в привычку измывательство над подчиненными? Но в семье он неизменно был тираном и деспотом. Паулина с Вадиком старались не давать ему повода для критики, но Николай все равно находил, к чему придраться, и устраивал для домашних муштру похлеще, чем новобранцам на плацу.

Любить морального урода может только моральный урод. Паулина же всегда причисляла себя к нормальным людям. Испытывая к мужу очень странный симбиоз чувств из ненависти, привычки, страха, и необъяснимого удовольствия от мелких ему пакостей и следующих за ними наказаний, всю свою любовь она сосредоточила на сыне.