Побочный эффект

Отшатнулся, пытаясь оттолкнуть мать, когда та стянула его домашние брюки.

— Не дергайся, пацан. Видишь, какие у тетеньки длинные ногти? Еще пораню ненароком. Не бойся, дурачок, это не больно. Эх, красивый парень растет! То-то девкам от тебя достанется.

Вадим вжался в кресло. Было ужасно стыдно и противно смотреть, как мать облизывает то, что обычно ласково называла краником. Теперь почему-то обозвала сморчком. Чтобы не было противно, зажмурился, сжал кулаки так, что заболели ногти.

А мама выделывала с 'краником' затейливые па. Однако противно не было. Это было… было… странно. Тепло, мокро, и странно. А потом…

От чего-то неведомого захватило дух, стало не хватать воздуха.

От неведомого? Да что там — Вадим ежедневно ощущал неведомую эту невесомость, когда сердце гуляет по телу, одновременно заполняя собою желудок, пах, горло и почему-то уши. Каждый день с наслаждением касался руками маминого тела, смывая с него остатки сметаны. Когда чувствовал, как расцветают под его руками мамины соски, 'краник' его вырастал если не в 'кранище', то в 'кран'. Мама смеялась, говорила, что Вадик стал взрослым. Почти взрослым — так говорила она.

Но о таком божественном наслаждении он даже не мечтал.

Да и как можно мечтать о таком? О таком?!!

— Доброе утро, мое сокровище! Как спалось?

Мама с любовью провела по его волосам, смачно поцеловала в губы. Так они здоровались каждое утро, если рядом не было отца.

Вадику казалось, что он проснется в другом мире, где все иначе. А мама делает вид, будто ничего не произошло.

Как же не произошло? Ведь мир стал цветным, мама!

Хотелось прижаться к ней, как накануне. Хотелось сказать, как сильно он ее любит. Как благодарен за вчерашнее.

А вслух произнес банальное:

— Нормально.

— Вадюша, я вчера поздно пришла? Ты меня дождался или сам лег? Ты кушал? — вопросы неслись один за другим.

Он не знал, что отвечать. Это что, игра такая в 'ничего не случилось'? Или она специально засыпает его будничными вопросами, лишь бы не говорить о том, самом важном в их жизнях происшествии, которое им довелось пережить накануне?

— Нет, мам, не поздно. Еще и половины девятого не было.

— У, так рано? А что ж я так рано-то вернулась? Ты не знаешь? Я не говорила?

Вадим лишь диву давался. Придуривается? Но так естественно. И вообще — вранье не в мамином характере. Или на самом деле забыла? Забыла, как им было здорово вдвоем? Им, конечно, всегда здорово, когда нет отца, но вчера был особенный день. Совсем-совсем особенный. А она делает вид, будто все забыла.

— А ты что, ничего не помнишь? — спросил осторожно.

Мама неловко усмехнулась:

— Не помню, сынок. Как выпью немножко — все на свете забываю. Потому папа и не разрешает пить. Злится. Я хоть не слишком пьяная пришла? Не помню даже, много ли выпила. Я ведь ничего дурного не делала, правда, сыночек?

Она действительно ничего не помнит!

Не помнит!!!

Как ей рассказать о том, чем они занимались?

Он-то думал, что мама хотела сделать ему приятное — они ведь всегда делают друг другу приятное. Просто вчера она показала ему кое-что новенькое. То, что должны знать только взрослые. Потому что Вадим и есть взрослый.

Как объяснить, что ничего страшного не произошло? Она же любит сына, и он ее любит — значит, ничего позорного и постыдного не произошло. Просто мама делала ему приятно, очень приятно. Что тут страшного?

И он пытался сделать ей приятно. Пытался. Но у него ничего не получилось: не успевал толком прикоснуться к обожаемой мамочке, как 'краник' испускал дух и повисал безвольным сморчком.

Разве мог Вадик рассказать об этом маме? Чтобы было стыдно и ей, и ему самому?

Он-то стыдился бы лишь того, что не смог толком отблагодарить маму, что такой еще неловкий и неумелый. Но она?! Она ведь придет в ужас не от его неловкости, а от того, что смогла позволить себе запретные отношения с сыном.

Глупости! Кто сказал, что такие отношения между матерью и сыном непозволительны? Мама — самое чистое и светлое, что может быть в жизни сына. И эти отношения… Вадим знал, что они называются сексом, но даже про себя не отваживался употребить это слово. Эти отношения потому и зовутся мерзким словом 'секс', что изначально построены на запретной близости двух чужих людей. Чужой человек не может вторгаться в чужого! Это — грязь и мерзость.

А между матерью и сыном разве могут быть какие-то запреты?

Что постыдного произошло вчера? Разве Вадик раньше не принадлежал маме весь, до мизинчика ноги? Разве раньше она не целовала его везде? Он ведь весь — ее и только ее! И мама — его! Вся-вся — вчера между ними не осталось ни малейшей преграды.

Но это знает Вадим. Это он понимает: то, что произошло вчера, было истинной красотой. Почти истинной — к безмерному своему стыду, он не смог отблагодарить маму так, как она того заслуживала. Все-таки он еще не полноценный мужчина, а юноша, ставший лишь на первую ступеньку в мужской иерархии. Но он исправится, непременно исправится! Только бы мамочка дала ему второй шанс — тогда он не сплохует.