Побочный эффект

Остров, которым владел Снэйт, лежал к северу от Абако. Окруженный кристально чистой водой цвета бирюзы, он начинался пляжем из розового кораллового песка и поднимался вверх к невысокому горному кряжу. На этом кряже и располагались основные здания острова: сама клиника - ослепительно белый трехэтажный дом в неоколониальном стиле с украшенным колоннами портиком, окнами, забранными жалюзи, и балконами; лаборатория из бетона и стекла с плоской крышей и несколько окрашенных в яркие цвета коттеджей, где жили сотрудники.

С помощью работающей на солнечной энергии установки опреснения морской воды и десяти тысяч тонн перегноя, доставленного на остров для обогащения верхнего слоя почвы, дизайнеры по ландшафту и целая армия садовников превратили прилегающую к строениям землю в оазис, где росли величественные кедры, красное дерево и казуарина, где сады пылали цветами самой невиданной раскраски, где искрились на солнце пруды, фонтаны и небольшие водопады и где были гроты и увитые виноградом беседки. Вдоль фронтона клиники шел огромный, безупречно укатанный и подстриженный газон, по которому разгуливали павлины.

У выхода в пролив, который отделял остров от материка, был оборудован причал со стоянкой для двадцати судов.

На высоте тысячи двухсот футов пилот, назвав себя и получив разрешение на посадку, начал снижение. Как только вертолет коснулся сверкающей в лучах солнца бетонированной площадки, электромобиль с вооруженным охранником за рулем тотчас сорвался с места, где он стоял рядом с пожарной машиной, и подъехал чуть ли не под вращающиеся лопасти вертолета. Снэйт вышел на девяностоградусную жару*. Без десяти двенадцать - еще есть время, сняв летный костюм из невоспламеняющейся ткани, переодеться в черный пиджак и полосатые брюки, в которых он будет ходить до своего возвращения в Майами в конце дня.

______________

* +90° по Фаренгейту соответствует +32° по Цельсию.

Снэйт не был слишком обескуражен, когда пять лет назад ему вдруг предъявили обвинение в недозволенном вмешательстве в процесс зарождения жизни. В истории науки, и медицины в особенности, было немало случаев, когда людей, которые, подобно ему, осмеливались действовать наперекор общественному мнению, мешали с грязью. И ни на секунду не возникло у него мысли бросить свои исследования. Слишком много они для него значили. Тем не менее существовала одна серьезная проблема: чтобы продолжать работу, ему нужны были помещение, оборудование и сотрудники. А для этого требовались деньги, причем такая сумма, которую нельзя было заработать законным путем.

И тут он вспомнил, как был поражен, когда, впервые приехав в Соединенные Штаты, узнал, что там количество операций, приходящихся на одного человека, в два раза больше, чем в Англии. Но, услышав от американского коллеги термин "выгодатомия", он все понял: лишенные совести хирурги взяли за практику удалять у пациентов совершенно здоровые органы. Это подтвердил и один из специалистов по общественному здравоохранению. "У нас происходит то, - сказал он Снэйту, - что можно назвать медицинской версией закона Паркинсона: количество пациентов, поступающих на операцию, возрастает пропорционально количеству имеющихся коек, операционных палат и времени, каким располагает хирург".

Тогда Снэйт был глубоко этим потрясен, однако спустя пять лет сам пришел к выводу, что в силу сложившихся обстоятельств имеет полное право применять в своей практике поистине пиратские методы.

Он быстро уловил рациональное зерно этой идеи. Среди разбросанных по всему свету десятков тысяч больных, которые нуждаются в трансплантации, всегда найдутся такие, кто может и готов заплатить любую сумму за возможность оказаться первыми в списке ожидающих пересадки. Отыскать таких пациентов не составляло труда - Снэйт уже был известен как хирург, занимающийся пересадками. Фокус состоял в том, чтобы разыскать доноров, группа крови и данные тканевого типирования которых настолько совпадали бы с показателями реципиентов, чтобы у тех, кто заправлял Службой трансплантации, не было оснований ему отказать.

То, что ему для осуществления подобного плана придется стать соучастником убийств, мало его волновало. Как большинство врачей, он был если и не совсем равнодушен к смерти, то по меньшей мере привык к ней. Кроме того, он никогда не причислял себя к сторонникам практики сохранения жизни любой ценой; он считал, что важно не просто жить, а как жить. Все мы рано или поздно умрем. Поэтому что случится, если некоторые - согласно предначертанию судьбы - покинут этот мир не позже, а раньше? Чего стоит их жизнь по сравнению с жизнью сотен тысяч людей, которые будут возвращены к активной деятельности в результате его труда, - это же лишь ничтожная доля того, чем общество готово расплачиваться ежегодно за сомнительное удовольствие пользоваться автомашиной или за обязательную вакцинацию.